Правосудие во имя любви

Бакстер Мэри Линн

— Надо уходить, — тихо сказала она.

— Скоро пойдем, — он говорил низким, хрипловатым голосом. — Но сначала ты еще раз будешь моей.

Их губы сомкнулись в поцелуе. Во второй раз все было иначе. Неистовая страсть уступила место нежности. Сойер все это время находился в ее лоне, и она почувствовала, как его член дрогнул, окреп и снова начал двигаться. Он входил и выходил все быстрее и быстрее, до тех пока оба не застонали от счастья в ночной тишине.

* * *

До рассвета было еще далеко. Кейт высвободилась и легла на бок.

Лунный свет скользил по мягким изгибам ее тела.

— Ты не жалеешь о том, что было? — спросил он.

Теперь она не избегала его взгляда:

— Не знаю, — ответила она неуверенно.

Он выдержал ее взгляд, потом вздохнул, встал и натянул джинсы. Кейт тоже потянулась за одеждой. Застегивая юбку, она услышала ставшее до боли знакомым:

— Кейт.

Не давая ему сказать больше ни слова, она торопливо пробормотала:

— Нет, прошу тебя. Мне надо идти.

Он пришел в ярость:

— Не хочешь ли ты сказать, что это была случайность?

Она вздрогнула.

— Я еще не решила.

— Неправда! Ты для себя все решила! — Ее резанул этот непримиримый тон. — Просто ты стремишься уйти от разговора. — Он перевел дыхание. — Но пойми, рано или поздно мы все равно столкнемся с этим вопросом.

Мы. Опять этот бич.

— Надо идти.

— Кейт, да что же это такое, черт побери!

В его голосе звучала такая мука, что у нее сжалось сердце. Кейт готова была снова броситься к нему в объятия. Однако рассудок остановил ее. Если между ними что-то и возможно, то только краткий роман, но не брак. Сойер хотел иметь ребенка, а у нее никогда не будет детей. Эту пустоту не сможет заполнить даже любовь.

— Пойдем, — повторила она с тяжелой душой.

Они выходили из здания бок о бок, но их разделяла необъятная пропасть.

XXXIX

Сойер поднялся на борт самолета в аэропорту Далласа. Он нашел свое место и положил кейс на багажную полку. В голове у него гудело, но усталости не было и в помине. Сразу по прибытии в Остин он рассчитывал отправиться в Фор-Корнерс и Нью-Браунфелс, чтобы найти для себя кое-какие ответы.

Он был слегка взволнован, как охотник, выследивший, наконец, добычу. Похоже, он не промахнулся. Только что удалось побеседовать со священником, который в свое время отправлял службу для монахинь. Старик жил в приюте для католических священников, и добиться встречи с ним оказалось не так-то просто.

Священнослужитель, возглавляющий приют, ни в какую не соглашался пропустить Сойера.

— Дело чрезвычайно важное, — говорил Сойер со всей убежденностью, на какую был способен, и профессиональным жестом демонстрировал свой значок. — Речь идет о судьбе молодой женщины.

— Ну, хорошо, — сдался попечитель, — только ненадолго. Отец Франклин совсем плох, ему трудно сосредоточиться.

— Обещаю его не волновать.

Сойера провели мрачным, гулким коридором в крошечное помещение, похожее на келью. Хотя здесь не было и намека на домашний уют, комнатка блистала чистотой.

На стене висела картина с изображением Христа, а на щербатом столе примостилась ваза с букетом из сухих веток. В инвалидной коляске сидел седовласый старец.

— Отец Франклин, к вам гость, — сказал попечитель, опуская руку ему на плечо.

Старик поморгал воспаленными глазами, вглядываясь в лицо Сойера.

— Разве мы с вами знакомы, молодой человек? — спросил он слабым, дребезжащим голосом.

— Нет, сэр, нам не доводилось встречаться. Меня зовут Сойер Брок. Я следователь, приехал к вам из Остина.

— Оставляю вас наедине, — произнес попечитель и вышел.

Старый священник покивал и свесил голову на грудь. Сойер был обескуражен. Он уже потерял всякую надежду услышать что-либо членораздельное, когда старик вдруг встрепенулся и посмотрел на него прояснившимся взглядом:

— Что привело вас ко мне, юноша?

Сойер смутился, устыдившись своих мыслей. Старик, похоже, сохранил здравый рассудок.

— Скажите, вы когда-то служили в монастыре святой Агнессы в Остине?

— Да, — просто ответил священник.

Сойер придвинулся к нему поближе.

— Не помните ли вы, как в монастырь был доставлен ребенок, подброшенный в придорожную ночлежку? Это случилось лет двадцать назад.

В глазах старика мелькнул слабый отблеск. Сойер застыл в ожидании.

— Как вы сказали? Ребенок?

— Да, совершенно верно. Новорожденный ребенок.

Отец Франклин перебирал скрюченными пальцами бахрому пледа, прикрывавшего неподвижные ноги.

— Действительно, как-то раз к нам принесли младенца. Это была девочка.

Сойер чуть не подскочил от волнения.

— Не могли бы вы мне рассказать, что с ней сталось? Ее кто-нибудь удочерил?

Старик молчал, словно не слышал вопроса. Наконец его заострившийся сухой подбородок дернулся вверх:

— Кажется, ее удочерила какая-то супружеская чета.

— А фамилии вы не помните?

Слезящиеся глаза священника сощурились:

— Такие сведения не подлежат разглашению. Монастырские книги опечатаны.

Да и черт с ним, подумал Сойер. Печати для того и придуманы, чтобы их срывать.

— Значит, девочку удочерили на вашей памяти?

— Да.

— Скажите, пожалуйста, какой церкви были переданы монастырские книги?

— Собору Иисуса Христа, — проскрипел священник.

Сойер готов был сжать в объятиях этого немощного старца. Однако он не поддался порыву, понимая его неуместность, и решил ограничиться сдержанной благодарностью.

Отец Франклин снова уронил голову на грудь. Прошло несколько минут, но больше он ни разу не взглянул на посетителя. Казалось, он задремал.

Сойер встал и погладил его по плечу.

— Храни вас Господь, святой отец, — тихо произнес он и вышел.

Попечитель, поджидавший у выхода, испытующе посмотрел на Сойера:

— Неужели он смог вам чем-нибудь помочь?

— Даже весьма существенно. Спасибо, что разрешили мне повидаться с ним. — Сойер слегка поклонился и улыбнулся, потом прочистил горло; он явно медлил.