Праздни и будники
Шрифт:
– Цепелин утонул, слыхали?
– Утонул?
Витюшка зашевелился, отлепился от гроба и уставился мутными глазами на говоривших.
– Цепелин?
– Пьяный был…
– Не достали?
– Да-а…
Машина дернулась и встала. Подъехали. Учительницу опустили и понесли. Оркестры заиграли одновременно. Двойное звучание заунывного похоронного марша так подействовало на Витюшку, что он вдруг прослезился, стоя на четвереньках на краю платформы.
Магомета тоже стали снимать. Витюшка хотел вместе со всеми нести, но его оттеснили. Он сначала плелся рядом, но потом отстал у каких-то
Напрягая все силы, Витюшка долго поднимался с земли, помогая себе руками. Ему удалось обрести вертикальное положение. Он стоял, покачиваясь и тупо глядя по сторонам. Наконец, до него дошло, что все уже там, внутри, за воротами кладбища. Опасно балансируя, Витюшка направился разыскивать своих.
На кладбище он совсем заблудился. Растерянно бродил среди могил, сосредоточенно рассматривая фотографии и надписи… Неожиданно он увидел себя в толпе людей, услышал звук, осыпающейся земли; комья ее стучали обо что-то…
– Э-э-э… Мужики!
На него зашикали, оттерли плечами от засыпаемой могилы.
– Горсть земли! – с горестным пафосом произнес Витюшка. Ему что-то говорили, стыдили, что ли? Это его-то?! Лучшего друга Магомета!
– Уйдите, молодой человек! – раздраженно попросила незнакомая женщина.
– Магомет… – попытался объяснить обескураженный Витюшка.
– Какой Магомет?! – возмутилась женщина, – это – Любовь Ивановна!
– Учительница! – обрадовано загомонил Витюшка.
– Да, замолчите вы!
– А где же Магомет? Уже закопали? – Витюшка стоял растерянный, опираясь своим большим телом, на чей-то памятник.
– Витек! Ты чего здесь?
– Перепутал?
– Айда, Витек!
– О, мужики! А где Магомет? – недоумевал Витюшка.
– Пошли, пошли… Уж, зарыли Магомета.
– Все, без меня? – совсем расстроился Витюшка.
Его подхватили с двух сторон под локти и потащили по кладбищенской дорожке. Он не сопротивлялся.
Оркестры еще что-то пробухали, напоследок и смолкли разом.
– Ма-го-ме-ет!!! – что есть силы, закричал Витюшка.
Кто знает, возможно, он был услышан.
Красная щель
повесть
…шелест моря, скрипичный концерт цикад, вдохновенные лягушачьи хоралы: и, за всем этим, почти неслышимое, неуловимое постукивание снастей, укрытой в бухте феллуки. Дикая луна, резкие тени, очерченные горные склоны, тонкий запах дыма, смешанный с другими: влажными и пряными. Быстрые людские тени, негромкий говорок, незнакомый и, в то же время, словно бы понятный, известный и вечный язык…
Высокий старик в драной черкеске: босой, сутулый, редкобородый, равнодушно торгуется с суетливым турком; а тот торопится, поглядывая на сонное море с опаской, словно дерзкая луна вот-вот наколдует казацкий шлюп.
Заворожил меня Советский, заворожил красным башлыком,
– Геленджик переводится как невесточка; здесь процветал невольничий рынок, отсюда увозили красавиц-черкешенок за море в турецкие гаремы. Казаки поставили крепость, разогнали турок, но название осталось…
Гордость Советского – дискотека: дощатый настил с навесом, выкрашенный финской краской (почему-то происхождение краски особенно подчеркивается). Отдыхающие тихонько сидят на скамейках, слушают, смотрят.
И… замер казак на мгновение, словно дожидался опаздывающей музыки, чуть коснулась улыбка рыжеватых усов, и взлетели полы черной черкески, застучали стремительной чечеткой мягкие сапоги, порхнул алыми крыльями башлык – пошла, пошла гулять лихая казацкая плясовая.
Было? Не было?
– Спрос рождает предложение, – говорит Советский, – народ в здешних поселениях часто голодал. Что лучше – продать девчонку богатому турку, или смотреть, как она же от голода пухнет? Вот сюда, например, в нашу щель, приходили турецкие феллуки, их загоняли по прорытому каналу в такую яму-бассейн, маскировали, чтоб с моря не было видно, и грузили-разгружали. Место, где была яма, до сих пор сохранилось, можно посмотреть.
– А куда делись поселения? – спросил кто-то.
– Смерч упал и полностью смыл оба аула. Их тут два было: на том и на этом склоне, – объяснил Советский. – Это давно было, более двухсот лет назад. Только с тех пор здесь никто не селился, а щель прозвали Красной…
Давно…
Рыжая луна пролилась тяжелыми каплями в море, разделила тусклым золотом, залила светом каменный берег, погасила звезды. Словно смотришь на мир, сквозь темные очки, а на самом деле – что ни на есть, солнечный день. Только лягушки поют свою долгую песню – радуются ночи.
Уже завтра. Уезжать…
Спать невозможно! Спать грешно и нелепо. Море тянет поиграть с ним в русалочьи игры. Я подчиняюсь. Вода теплее воздуха. Я плыву с луной, по луне, к луне… На берегу парень поет одну за другой песни для своей подружки, поет почти не прерываясь и не меняя интонаций. Лягушки, цикады, человек… Так тоже уже было, наверно… Было уже много, много раз.
Странное место, ей Богу. Сначала, вроде, ничего – как обычно: мусор на пляже, столовка под навесом, пересохшее русло горной речки – треснувшая дощечка на двух камнях перекинута, палатки желтые в зарослях кизила на склоне. Туалеты пахнут по-человечески: хлоркой и… чем еще пахнут туалеты? Туристический приют в ущелье с названием Красная щель, а по-другому – турбаза Черномория. Тоже все по-человечески – смешные деньги, и живи себе, радуйся: море, солнце, кормежка трехразовая. Хозяин всего этого рая – Валера Савицкий. Мальчишки его Советским прозвали. На вопрос «почему», отвечают, что Валера, мол, любит все советское. Мальчишек много, как и девчонок: спортсмены из Питера, школьники из Твери, две группы из разных сибирских городов. В общей сложности набирается до ста человек, вместе с преподавателями.