Праздничная гора
Шрифт:
– Неа, не поеду, – коротко ответил Шамиль. – А ты что, здесь репортаж делал?
– Да, здесь еще наши где-то ходят. Но я больше слушать не буду. Пойду насчет мобильной связи выяснять. Почти у всех трубки умерли.
Шамиль вспомнил о дяде Алихане и кивнул.
– Ты иди, а мне назад надо.
На прощание он подал губастому руку, и тот пожал ее обеими руками.
Вернувшись к выступающим, Шамиль обнаружил, что ничего не изменилось. Человек в аккуратном пиджаке продолжал говорить о границе.
– Вот я бы так обратился к российскому президенту. Лезгины в девятнадцатом
Послышались аплодисменты и вначале слабые, а потом все более громкие и многоголосые крики:
– Садвал! Садвал! Садвал!{Единство (лезг.).}
Снова возник коротышка в бордовой черкеске и заиграл на чунгуре. Когда чунгур замолк, толпа опять зашумела. Кто-то замахал руками в сторону города, и люди сорвались с места, как будто только и ждали сигнала.
«Неужели опять к Правительству?» – подумал Шамиль.
– К Правительству, к Правительству! – заголосили люди.
Он пошел вместе со всеми, держась немного поодаль. Выбрались с набережной и двинулись в сторону главной площади. Пробки на улице уже рассосались, то и дело попадались возбужденные люди, из любопытства примыкавшие к процессии. Из бакалейных ларьков и киосков с печатной продукцией вылезли продавщицы и стояли, всматриваясь в прохожих из-под козырьков ладоней. Миновав несколько кварталов, запруженных неизвестно откуда взявшимися людьми, митингующие остановились у поворота на площадь и принялись снова скандировать:
– Садвал! Садвал!
– Площадь перекрыта, – закричали им прохожие, – менты никого не пускают, сейчас кумыков выгнали!
И вправду, путь к Дому правительства был прегражден шлагбаумом и оцеплением из полицейских. Из оцепления вышел толстый и сумрачный капитан и замахал руками:
– Нет прохода! Здесь стойте!
– Почему нельзя? – выскочил тот самый смуглый мужчина, выступавший на набережной.
– Срочное совещание… сказано не пускать… ремонт дорог, – донеслось до Шамиля.
Толпа загикала. Шамилю снова захотелось пить, и он решил больше не медлить. Кое-как прощупав себе дорогу сквозь жаркий людской лабиринт, он выбрался на пустой тротуар и поспешил к дому. Сзади слышались крики:
– Единый Лезгистан! Единый Лезгистан!
Но Шамиль не оглядывался.
6
Застекленная лоджия, повернутая на восток, отдыхала от утреннего пекла. На широкой тахте, укрытой длинноворсовым ковром, широко расставив полные ноги, сидела дебелая Марья Васильевна.
– Праздновать собираются несколько дней, – вещала Марья Васильевна грубым голосом. – Туда вся наша верхушка съедется и еще из соседних республик. Мальчику двадцать лет, девочка, говорят, из обычной семьи, вместе в ДГУ учились.
– Моя Камилла ее знает, – энергично вставила соседка. – Камиллу тоже пригласили на свадьбу.
– А меня что, ты думаешь, не пригласили? – обиделась Марья Васильевна. – Я этих Ханмагомедовых десять лет знаю. Баширчику сама своими руками сопли подтирала. Брата его младшего к поступлению готовила. Они мне до сих пор подарки шлют. Марья Васильевна, говорят, вы нас просто спасли! Сам Ханмагомедов меня несколько раз на машине подвозил. А дома-а-а… е-мое, все из золота! Сплошной музей. Я же у них и ночевать оставалась, меня эта семья очень ценит. У Баширки дети будут, тоже ко мне в класс отдадут. Правда, Патя?
Мать кивнула, раскладывая чашки.
– Повезло невесте, сильно повезло, – проговорила соседка, сдергивая косынку и повязывая ее снова. – Простая девочка. Эльмира ее зовут, с Камиллой на курсе учится. Как-то она ему понравилась. Он, говорят, ей на день рождения плакат уличный заказал, за семьсот тысяч! С портретом, с поздравлением! Прямо возле ЦУМа висел.
– Висел, висел, – согласилась Марья Васильевна. – Только потом его убрали. Ее родители попросили.
– А я думала, Ханмагомедовы только на своих женят, – сказала мать, разливая чай. – Они же старшую дочь за двоюродного брата выдали.
– Да-да-да, – горячо подхватила Марья Васильевна. – Может, правильно сделали. Зачем с чужими людьми богатством делиться?
Шамиль закончил хлебать бульон и бессмысленно уставился в вымытые оконные стекла. Снаружи слышался девичий визг и удары мяча о железные ворота.
– Кошмар, слушай, эти дети. Со второго подъезда Наиды дочки, наверное. Им уже пора дома сидеть и столы накрывать, а они до сих пор «ха-ха-ха» и бегут во двор!
Соседка вскочила и запрыгала на месте, изображая бесстыжих девочек.
– У нашей математички Курбановой такая же дочка, – пробурчала мать. – Какой-то взрослый мужчина ей, говорят, за сессии платит…
Раздался звонок, и мать пошла открывать дверь.
– Шамиль, а у тебя когда свадьба? – спросила соседка, улыбаясь.
– В сентябре должна быть, если…
– Иншалла, иншалла{По воле Аллаха (араб.).}.
В комнату заглянула Ася, тихо поздоровалась, кивнула в сторону женщин и исчезла, не глядя на Шамиля. За дверью послышались легкий шум и голос матери, после чего Ася снова возникла в проходе. Под большими, слегка болезненными ее глазами лежала синяя тень, на затылке висела готовая сорваться заколка. Она опять не смотрела на Шамиля и села за стол, не зная, куда девать руки.