Праздничная культура Вологодского края

Слепцова Ирина Семеновна

С этой же целью перечисляли поименно («отпевали») всех присутствующих, браня тех, кого недолюбливали:

— Господи, помяни: Трех Матрен, Луку с Петром, дядюшку Захара, Сашечку и Маню, Починочнова Ваню, Гришу Хомоськово, Игнашу Притовсково, Микиту Рогоськово, Фиста Молодьсково, Ваню Каличёнка, Он же и Романёнка, Митю колдуна, Евдисея

бя…на. Помяни, Господи: дядюшку Трифона, Старушку Ф……, Сидора да Макара, Скривёна мать Захара. (с. Раменье Кирил.)

Оплакивание могло перемежаться шутливыми диалогами вроде: «Милушка, о чем ты плачешь? — О муже. — На ково твой муж-то был похож? — На назёмные (=навозные вилы!» (д. Ромашево Кирил.).

Этот диалог представляет из себя сокращенный вариант популярной шуточной песни, которая, видимо, также могла исполняться во время оплакивания «покойника», хотя Н.Иваницкий, записавший текст этой припевки в конце века, таких указаний не делает:

— Баба деревенска в лаптях, куда ты пошла?

— На поминки, мой батюшка, на поминки.

— А кого ты поминать-то пошла?

— Мужа, мой батюшка, мужа.

— А как у тя мужа-то звали?

— Не знаю, мой батюшка, не знаю.

— Да на что имя-то его похоже?

— На вилы, мой батюшка, на наземные.

— Так не Вилантий ли муж-то был?

— Вилантий, мой батюшка, Вилантий.

— Каким он промыслом-то занимался?

— Скрипошник, мой батюшка, балалаешник.

— Какие он песни по скрипке пел?

После этой части песни, исполнявшейся «протяжно», шли шуточные припевки, которые пели «быстро, о притоптыванием».

— Уж ты, Фёкла, белая, Зачем глупо сделала? Раз, два, три, люли! Зачем глупо сделала. Горюна прогневала, Чёрного, горбатого, Горюна проклятого? Завсе вижу пьяного У Никахи в кабаке, В изорванном шубняке. Зеленое вино пьёт. Горюна домой зовет: — Ах ты, сукин сын, мотушка, Все ты пропил, промотал, Всё на картах проиграл! К столу овцу привязал, Журавля на маште взял. Журавли-то долгоноги Не нашли домой дороги, Шли стороной, Боронили бороной. Борона золезная, Поцелуй любезная! (д. Печенга)

Далее, по свидетельству собирателя, шло несколько строк не для печати». Обращает на себя внимание вторая часть плясовой припевки («Долгоноги журавли»), которую нередко напевали при встрече группы наряжонок, входящей в избу.

В дд. Григоровская, Новоселки, Середская поп, дьякон и псаломщик пели разные неприличные прибаутки, а завершалось «отпевание» репликой: «Мертвого (вар.: Помяни) за упокой, / А человек-от был какой, / Да и у-у-уме-ер!» В д. Зыков Конец «отпевание» завершалось припевкой: «Человек-от быв какой — / И с ногами, и с руками, / И с телечей головой!» О характере остальных припевок можно судить, например, по таким текстам:

— Покойничек, да умиройничок, Умирав во вторничок. Стали доски тесать, Он и выскочив плясать. Плясав,

плясав, Да и за ними побежав. (д. Ереминская) — Быв покойничек, Умирав во вторничек, Стали доски тесать, Соскоцив старик плясать. (д. Великий Двор Тот.) — Поп кадит, А покойник-от глядит. Поп-от поёт, А покойник-от (в)стаёт. (д. Сафонове) — Дивное чудо, В монастыре жить худо, Игумны — безумны, Строители — грабители, Архимандриты — сердиты, Послушники — косушники, Монахи — долгие рубахи, Скотницы — до картошки охотницы. (д. Малино)

Заканчивалось «отпевание» репликой: «Идите с покойником прошчаться — или «Надо с покойником проститься!» Сначала подходили родственники: «Прости, дядюшка! Прости, муженек!» В тех деревнях, где нравы были не слишком строги, принуждали участвовать в прощании и остальных девушек. Их подтаскивали или подталкивали к «усопшему» и заставляли целовать его в губы, в лоб или уродливые «репные» зубы: «Поцелуй родителя!» (д. Согорки). Реже целовали иконку, лежавшую на груди покойника (дд. Фоминская Верхов., Федяево). В д. Волоцкая вместо этого клали на грудь «усопшего» мелкие деньги (на настоящих похоронах эти деньги использовали для устройства поминок).

Подобного рода церемонии чаще всего практиковались, когда покойника приносили на игрища. Нередко девушек при этом поджидали всякие сюрпризы. Скажем, в одних деревнях покойник плевался в прощающихся (дд. Кожинская, Середская) или «фукал» в них набранной в рот мукой (дд. Пяжелка, Пондала). В других — колол целующихся с ним девушек взятой в рот иголкой (дд. Мезенцево, Верхняя Горка, Калитинская). В д. Спирино покойнику делали своеобразною «усы» из иголок, которые торчали из-под покрывала в разные стороны, или клали на губы щетку, потому «попращаться» с ним, не уколовшись, было весьма затруднительно. Иногда строптивых девушек вымарывали в сажу, подталкивая их лицом к лицу покойника («приткнет, чтобы умазалася» — дд. Подсосенье, Мосеево Тот.).

Тех, кто особенно упорно сопротивлялся, пугали розгой («вицей»), подхлестывали свернутым полотенцем или соломенным жгутом. Иногда такая участь поджидала каждую девушку, пришедшую «попрощаться»: «А нешо лапцем-то бякнут по спине-то девку-ту, которая наклоницци с покойником-то прошчацци-ту… В лапоть камешок положат. Один целовек-от стоит всё времецько. Дак ты не досадила никому, дак несильно хлопнут, а как досадила, дак и посильняе» (д. Фоминская Верхов.). Те, кому было страшно, откупались пряниками, конфетами, вареными яйцами, иногда и вином (д. Спирино).

Если покойника приносили неодетым, девушек могли стращатъ и его видом. В дд. Григоровская, Климовская «как отпоют, открывали крышку гроба, а там мертвый без штанов, лицо закрыто тряпицей. Девки кто смеется, кто плюется». В д. Подсосенье, если хотели посмущатъ «прощающуюся» девушку, приподнимали ненадолго перед ней покрывало, под которым скрывался покойник (голый или в «трунине»', то есть в рванье). В дд. Ростово, Халдынка саван делали полупрозрачным, чтобы при приближении можно было рассмотреть необходимые подробности. В дд. Новинская и Фоминская девушек с завязанными глазами по очереди подводили к покойнику и «заставляли целовать, что подставят». Подобные «шалости» устраивались только на средних вечеринах.