Праздничная культура Вологодского края

Слепцова Ирина Семеновна

Н.С.Преображенский описал еще одну подобную сценку — на этот раз с участием детей (мальчиков). В старину такому испытанию могли, видимо, подвергаться и взрослые парни. «Первое испытание, которое обрушилось на бедных ребятишек, был «рекрутский набор». Потаскавши их с печки, с полатей, из-за девушек, собрали среди избы, всех до одного раздели и «доктор» осматривал, способен ли представленный к военной службе. Кого «доктор» находил способным, тому давали щелчка в лоб и ставили в сторону. Кто же оказывался неспособным, тому давали подзатыльника так, что он летел к дверям. «Рекрутов» поставили в ряды, провели их в ногу по избе раза два-три и, наконец, всех потаскали за волосы на полати…» Напомним, что дерганье за волосы — одно из самых распространенных традиционных «испытаний», применявшееся, например, как наказание при игре в карты.

В БАНЕ ПАРИЦЦА (д. Фоминская Верхов.), НА КАРТОЧКУ

СНИМАТЬ (д. Новоселе). Идея демонстрации обнаженной натуры «для конфузу» воплощалась и в ряде других сценок. Одна из них приведена выше в описании Н. С.Преображенского и довольно часто встречается под разными названиями во всех концах Вологодского края. Для понимания того, как воспринимались эти сценки зрителями народного театра, нужно иметь в виду, что с одной стороны, отношение к обнаженному телу в традиционном деревенском быту было лишено оттенка пуризма и манерности (достаточно вспомнить о практике совместного мытья мужчин и женщин в бане, упоминаемой, например, тем же Н.С.Преображенским), что отнюдь не мешало, впрочем, деревенским девушкам и женщинам в определенных ситуациях — в данном случае при публичном обнажении мужчины с намеренным подчеркиванием, демонстрацией, подсвечиванием гениталий — испытывать острое чувство неловкости и стыда. Впрочем, как можно догадаться по постоянно повторяющимся деталям в описаниях подобных сценок («в избах темно было», «девки плююцця, отвернуцця» и т. п.), реакция зрителей чаще определялась не самим зрелищем, а скорее этикетными нормами реагирования на него. Естественно, что в деревнях с преобладанием населения с более строгими религиозно-нравственными нормами, отношение к сценкам с обнажением было более отрицательным, вплоть до полного их запрета. Впрочем, самые строгие запреты и даже административно-судебное преследование их участников появились уже в начале 30-х годов, когда был взят жесткий курс на уничтожение всего традиционного уклада русской деревни и связанных с ним «пережитков и суеверий».

Из комических сценок, устраивавшихся еще в 20-е годы, можно выделить по крайней мере две. Обе связаны не с демонстрацией гениталий, как это характерно для более старых вариантов, а с комическим обыгрыванием других обнаженных частей тела, в том числе в совершенно несвойственной им роли.

В первой сценке, разыгрывавшейся в д. Фоминская (Верхов.), обыгрывалась ситуация мытья в бане. Один из деревенских мужиков, которого все знали как большого шутника, придя на игрище, залезал на печь и там «удекивавси» (=дурачился) — «парился» без штанов, время от времени выставляя на общее обозрение самую видную часть своего тела: «Ж…у оскалит с пеци и заверешчыт: «Ах-х, замёрз! Жару, жару!» Шчё он просит жару, дак ему ешо лопату-то саднут снегу-то и хвошчут ево с этово боку виником и с втово. А девок-то ведут, што посмотрите-ко, девки, там ему не жарко ли? А девки-те ухают, болшие-те, отворачи-вавдца; а мы-то, эти, небольшие, дак мы заглядуем — надо ить посмотреть!»

В одном из лесопунктов на Верхней Ножеме, где значительную часть населения составляли вепсы, существовала похожая сценка — «солнышко всходит». В избу входило несколько чудивок, один из которых незаметно от публики пробирался на печь (та часть печи, где спали домочадцы, обычно прикрывалась занавеской). Несколько других ряженых, став в ряд, начинали «косить сено» — махать по сторонам длинными палками, норовя задеть ими девушек. Когда суматоха, произведенная ими, начинала понемногу униматься, один из «косарей» спрашивал: «Эй, ребята, высоко ли солнце?» Все дружно смотрели на печь, и кто-нибудь отвечал: «Еще не взошло!» — после чего «косари» снова с удвоенной энергией принимались за «работу». Так повторялось несколько раз, пока, наконец, занавеска не приоткрывалась и из-за нее не показывался пятящийся на четвереньках их товарищ, предварительно снявший штаны. Тогда под общий хохот кто-либо из «косарей» кричал: «Ой, уже солнышко встало, роса на травы выпала. Надо домой идти!»

Некоторые варианты этой забавы напоминали поросят. В д. Григоровская показывали туманные картины (то есть «кино») — привозили на санках голого парня, накрытого большим бураком (=корзиной), и приглашали девушек посмотреть «туманные картины»: приподнимали бурак, а под ним «Ванька со свечкой меж ног».

Последнее название для забавы с обнаженной натурой не случайно. В 20-30-е годы такого рода сценки часто называли по самым модным городским нововведениям, которые, как видно, в сознании тогдашнего деревенского жителя ассоциировались с чем-то очень неприличным. Часто, например, встречаются названия типа девок фотографировать (д. Кречетово). Характерно, что в некоторых деревнях голая натура заменялась символическим ее обозначением. Скажем, в д. Новосело ряженые парни снимали девок на карточку: приносили старый фонарь и подтаскивали к нему девушек. «Откроют, а там морковина качается».

ГРАМОФОН,

ГРАМОФОН ВОЗИТЬ (д. Конец-Слободка, д. Новая Бабаев., д. Тимошино), ПАТЕФОН, ПАТЕФОН ВОЗИТЬ (д. Харино, д. Конецкая), ПО ТЕЛЕФОНУ ЗВОНИТЬ (д. Новосело), КОЛДУНА САДИТЬ (д. Вантеево). Очень близки по форме к забавам с обнажением сценки с шуточными припевками, которые исполнялись для девушек, подводимых к перевернутой корзине с парнем-ряженым под ней. В 20-30-е годы эта забава называлась грамофон или патефон. Под большую перевернутую корзину, поставленную на дровешки, садилоя какой-нибудь местный весельчак и балагур и это сооружение привозили в избу, где проходило игрище. К корзине по очереди подходили девушки (или их подводили парни-ряженые) и просили что-нибудь им сыграть или спеть, а грамофон пел озорные, а иногда, если хотел высмеять девушку, и неприличные частушки. Обычно у грамофона был хозяин, который «включал» и «выключал» его, просовывая между прутьев корзины заостренную палочку, длинный гвоздь или даже специальную ручку, которую хозяин крутил, пока грамофон не «заиграет» (д. Новая Бабаев.). Хозяин же часто изображал и «пластинку»: вращал по сковороде камень или крутил кернов, а другие ряженые нередко подыгрывали ему на гармошке или балалайке.

В д. Вантеево забава напоминала гадание с подблюдными песнями: каждой подведенной девушке ряженый, сидевший под корзиной (колдун), пел какую-нибудь частушку.

«Колдун» в этой сценке появился совершенно не случайно, так как, по наблюдениям Соколовых, еще в начале века многие крестьяне искренне верили, что в грамофоне (или фонографе) сидит «нечистая сила».

В д. Конец-Слободка ряженые привозили самоварную трубу и, вращая жернов, пели в нее. В д. Новосело такая же забава называлась телефоном: ряженые, стоявшие у разных концов трубы, спрашивали что-либо друг у друга об окружающих, чаще, конечно, девушках, и отвечали, сопровождая разговор разными солеными шуточками в адрес обсуждаемых.

ПРАЗДНИЧНЫЕ ГУЛЯНИЯ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ

НА КРЕЩЕНИЕ И МАСЛЕНИЦУ

Важной датой в народном праздничном календаре было Крещение. И пожалуй в наиболее сжатой, афористической форме народное отношение к этому празднику выражено в поговорке: ''Крещение — всем делам решение». Действительно, Крещением завершались святки — время игр, плясок, взаимного ухаживания молодых людей, и начинались свадьбы, обычно продолжавшиеся вплоть до масленицы.

Впрочем, у девочек-подростков с этим днем могли связываться заботы совсем иного рода: они, например, таскали по деревне борону и ставили ее друг другу в ворота, чтобы… к ним не приехали женихи. В д. Колнобово рассказывали, что однажды девочки не успели этого сделать, и их тут же просватали («а они еще тогда совсем молоденькие были»).

Христианская символика праздника Крещения Господня в народном православии получила свое, особенное развитие и объяснение: все основные обряды и обычаи, приуроченные к этому дню, имели очистительный смысл. Накануне повсеместно завершались пляски и обхода ряженых, и все, кто ходил кудесами (бисятами) должны были омыться в проруби с освященной водой (иордани, ердани). Тех, кто этого не делал, обливали «святой водой» насильно — «бисят закрещивали» (д. Кононовская). «В Крещенье брызгали в доме святой водой — чертей заплясывали. В святки ходили выряжухами, в чертей рядились, значит надо все перекрестить. Ножом крестили: всех — и людей скрещивают, и наряжонок, окна крестили, чтобы черти ни в какую дырку больше не лезли» (д. Путково). Для изгнания «нечисти» — куляшей или кулесов — ставили во все углы крестики из двух скрещенных лучинок, а также бросали их в кадки с водой. После обеда обязательно мылись в бане — «от греха очищались».

В некоторых деревнях Велико-Устюгокого района на Крещение детям поручали привязывать к углам избы и к изгородям нитки, обещая, что куляши которых в этот день изгонят из домов святой водой, повесят на каждую нитку ленту или другой подарок (д. Пестово). Понятно, что вместо куляшей это обычно делали сами взрослые.

УЛИЧНЫЕ ШУТКИ, ШАЛОСТИ, ОЗОРСТВО

ГОРОХ КАТАТЬ (д. Андреевская). Поведение молодежи во время святок было гораздо более раскованным, чем в иное время. В ночь под Рождество, Новый год, Крещение подросткам позволялись такие проделки, которые в иное время сошли бы за обыкновенное хулиганство. Это объяснялось представлениями о том, что «в святки нечистая сила гуляет». В крещенский сочельник нечистики (куляши, черти, бесы) покидали землю. В д. Власьевская, увидев утром на следующий день разваленные поленницы, вытащенные на середину улицы в опрокинутые сани, кучи рухляди и бревен, говорили: «Святьё проехало.» Считалось, что после этой ночи святьё уже перестает бегать вечерами по улицам, пугать добрых шлей и угрожать им. Напомним, что роль куляшей или чертей выполняли обычно ряженые.