Праздник цвета берлинской лазури

Маттеуччи Франко

Тициана билась в истерике, режиссер Марко Болди без зазрения совести ползал перед ним на коленях, пуфики сыпали угрозами, даже генеральный директор телеканала звонил и просил не отменять шоу, но Манлио был непреклонен. Несколько часов спустя на виллу Каробби обрушилось постановление санитарной службы, согласно которому зараженные цианистыми соединениями декорации были признаны зоной повышенной опасности. Мечты о шоу окончательно пошли прахом.

В сетке канала «Праздник в честь дня рождения дофина» заменили на повтор фильма «Принцесса Сисси».

Техники смотали провода, сняли телекамеры,

упаковали оборудование и погрузили все это в фуры. Телевизионщики видывали всякое, но чтобы отменили шоу — такого еще не было. Телекараван отбыл несолоно хлебавши. На повороте при выезде с виллы режиссерский автобус снова боднул зеркало, которое уже привыкло любоваться небом. Теперь в нем, как прежде, стал отражаться серый асфальт.

34

Пространство, которое временно оккупировали грузовики и телекамеры, мало-помалу вернули себе обитатели виллы. Альфонсо прикинул размер ущерба, нанесенного телевизионным вторжением: пара сломанных веток, несколько сорванных цветов, помятая трава. Декорации, укрытые белыми полотнищами, напоминали некую авангардную скульптуру. Стоять ей, впрочем, оставалось совсем недолго.

Избавившись от всего этого кошмара, Манлио вышел прогуляться в сад и как будто стал приходить в себя. Конечно, о полном успокоении оставалось только мечтать, но в то утро к кислороду уже стали примешиваться привычные домашние запахи.

Утро баобаба тоже оказалось добрым. В воздухе витала ароматная симфония в тональности розмарина, она кружила над кипарисами, струилась меж платанов и оседала серебристыми капельками на самшитовых кустах. Садовым растениям было радостно и светло, как будто их помыли. Листья бодро зеленели, солнечные лучи уже не жгли, а ласково согревали, и все вокруг пронизывал легкий западный ветерок. На старую добрую крышу мягко спланировала сорока-воровка.

По центральной лестнице, тяжко поддерживая огромный живот, спустилась Тициана и смиренно побрела на прогулку по аллее. Клиника, оборудованная в ее комнате, закрылась.

Два повара в белоснежных колпаках, весело насвистывая песенку, срезали на маленьком огороде розмарин, сальвию и базилик. Все вернулось на круги своя.

Беатриче собирала чемоданы, чтобы отправиться куда глаза глядят. Подальше от дома. Смерть Замира застала ее врасплох. Игра в монашку-затворницу опасно затянулась. Следовало искать другие пути, плывя по течению молодости.

Умберта как будто вырвалась из одиночества и тоже вышла на улицу. Бледная, как рассветные лучи, будто покрытая тонкой вуалью, неверными шагами она шла по аллее, подрагивая, как камушки, которые застревали в подошве ее белых кроссовок. Было похоже, что девушку только что выписали из больницы. Подойдя к баобабу, она спиной почувствовала морозную тень, пересекавшую луг. Этот холодный компресс пробудил Умберту ото сна, она встряхнулась и внезапно ощутила объятие двух крепких рук, которые тянули ее вверх, как будто пытаясь оторвать от земли. Травка под ногами была мягкой, баобаб покрылся новой листвой.

Прислонившись к стволу, она ощутила знакомую поддержку, но зачем?

После смерти Замира Умберта погасла, жизнь текла мимо нее бессмысленно и бесполезно. Она ни на что не могла решиться, апатия подавляла любые стремления, даже жажду отомстить Руджери.

Умберта взглянула ввысь, на верхушку баобаба, который своим могуществом подавлял ее. Внезапно она ощутила сладковатый запах и, как мышь за звуками волшебной флейты, последовала за ним. Ступая по невидимой тропинке, она медленно обошла вокруг ствола и там, где трава была повыше и погуще, обнаружила источник запаха. Умберта встала на колени, расчистила землю, подняла занавес из дерна и увидела кучку красно-фиолетовых грибов, которые выстроились магическим кругом и источали слабый свет. Тогда она улеглась на землю рядом с находкой, положив голову на листья у подножия баобаба. Маленький муравей залез к ней в волосы. Дул приторно-сладкий ветерок, вкрадчивый, как дыхание Замира. Несколько дней Умберте не удавалось заснуть, а теперь, на ковре из травы, ей стало покойно, потянуло в сон. Своей мощной кроной баобаб закрывал все небо; ветви, подобно корням, прорастали в облака. Грибной дух напомнил запах Замира, тот нежный аромат восточных пряностей, который витал у него в волосах и становился более терпким после занятий любовью. Казалось, Замир стоит рядом. Умберту охватило пьянящее возбуждение, ей захотелось почувствовать внутри себя этот сладострастный запах. Жадными пальцами она оторвала шляпку волшебного гриба, мягкую, свежую, с ароматом, по-мужски резким и по-женски тонким, как у Замира, сунула в рот и стала медленно и торжественно жевать, как освященную просфору. Гриб был кисло-сладкий на вкус и напоминал плод земляничного дерева. Эффект не заставил себя ждать, сначала ощущения были легкими и приятными, разум слегка затуманился, и нежным ветерком накатило чувство покоя. Затем внезапно начались галлюцинации, удовольствие прекратилось, Умберта покатилась в болезненную пустоту, от которой затошнило и засаднило в горле. Баобаб закрутился в диком вихре, Умберта в изнеможении пыталась схватиться за краешек жизни, но силы оставили ее. В тот миг, который перечеркнул прошлое, она ясно увидела будущее.

Наконец-то родился Манлио-младший.

Беатриче вышла из ворот виллы Каробби, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

В тюрьме Руджери полюбил Омара.

Манлио развелся с Тицианой.

Изнуренный долгой зимой, баобаб вернулся в Сенегал.

Над всей этой суетой всплыли жесткие, непоколебимые, как десять заповедей, строки стихотворения, которое для нее написал Виктор Шаганов:

Проснись, проснись, о милая задира, взъерошенная, мятая, задумчивым крахмальным утром расстегни свою молочную кожу и танцуй для меня или для себя, милая задира.

Умереть оказалось не так больно, как вернуться к жизни.