Праздник обжоры
Шрифт:
Восторгу Данилы не было предела. Он рассказал на весь автобус, с чем у нас в пакете пирожки, и раздразнил аппетит у пассажиров. Разве после этого уснешь? Сразу после ревизии мы принялись за пирожки, макая их в сметану. Я так думаю, что мы очень аппетитно чавкали, потому что те, у кого был с собою хоть какой-то запас еды, тоже достали его и начали подкрепляться.
Мы устроили настоящую дегустацию, сравнивая достоинства начинки.
— Если в пирожок кладется мясо, — рассуждал с полным ртом Данила, — лучше класть мякоть жирной свинины и постной говядины, а постная свинина и постная говядина — не то, это для похудания.
— Я вообще-то люблю пирожки,
Данила чуть не подавился:
— А это еще что такое? Я такие никогда не ел. С фритюром.
Сидевший впереди нас худой господин, видимо, не успевший позавтракать, не выдержал и выругался:
— Во дает босота. Вы когда-нибудь прекратите чавкать?
Я достал по ошибке из пакета пирожок с повидлом и, аккуратно обмакнув его в сметану, протянул нервному мужчине. Если бы он его сразу взял и отправил в рот, ничего бы не было. Бабушка положила нам густую, хорошую сметану. А он даже ухом не повел, может быть, пирожок не видел. Как же так, мы все утро про них только и говорили, и из-за них он и завелся, а когда его от чистого сердца угостили, он его не увидел! Как у них там, на переднем сиденье, получилось, сейчас я точно вспомнить не могу, но соседка, сидящая справа рядом, случайно локтем выбила пирожок. Куда вы думаете, он упал? Конечно, на колени нервному мужчине. А этот идиот вскочил. Что, пирожок был горячий? Нет, конечно. Бабушка пекла их всю ночь. Они давно остыли и были чуть теплые. Чего он дергался, кто-нибудь бы его спросил…
Что, не мог наверх посмотреть, там же сетчатые полки для багажа. И на них кто-то аккуратно поставил коробку с тортом, но плохо ее завязал. Так и бывает, бутерброд всегда падает маслом вниз, а торт — кремом на голову крикливой соседке. Торт-то принадлежал мужику. Свой торт он и опрокинул. Можете себе представить, что тут началось, если даже Данила перестал жевать. Еще было время и можно было спасти положение, если бы все действовали так, как хотел Данила. А он хотел аккуратно снять с головы соседки торт, который, как новомодная шляпка, оседлал ее голову. Но той надо было заорать:
— Вася, смотри, что со мной сделали!
Как потом выяснилось, Вася был ее муж, севший почему-то отдельно от нее, впереди. Отдохнуть от нее решил. Не успел Вася добежать до своей благоверной, как она, при виде идущей на помощь поддержки, сняла с головы новомодную шляпку и залепила ею в лицо соседу-непоседе. Раньше такое я видел только в кинофильмах. Оказывается, в кино правду показывают, человек слепнет, за кремом же ничего не видно.
Мужчина с залепленными глазами высунулся в проход и закричал:
— Остановите автобус!
Водитель, не понимая, что там случилось, резко затормозил. Теперь двое: Вася и залепленный тортом — по инерции приближались навстречу друг к другу, пока не столкнулись лбами. Вася после столкновения получил свою порцию торта, в качестве питательной маски. Как слепые котята они вцепились друг в друга. Соседка, решившая помочь своему мужу, захотела встать и наступила на наш пирожок с повидлом. Поскользнувшись, она по ошибке протянула ногтями по лицу своего мужа. Пассажиры кое-как растащили их по разным углам. Вася сел рядом с женой, и они стали приводить себя в порядок.
Соседка, надевшая шляпку, чтобы прикрыть бисквитно-кремовую голову, взъелась на собственного мужа Васю:
— Сел бы сразу рядом — ничего бы не случилось.
Автобус, конечно, выбился из расписания. Да бог с ним, нам спешить некуда. Плохо то, что Данила сильно перенервничал и теперь просил водителя автобуса делать
Как всегда в таких случаях, одни предлагали имодиум, а другие — доесть пирожки с черносливом.
И у каждого была железная логика.
— Закрепит парень живот — будет как человек по Москве бегать, — советовали первые, протягивая таблетку.
— Пронесет его, с кем не случается, — будет как человек по Москве бегать, — слышался совет другой части автобуса.
На каком варианте остановился Данила, надеюсь, вам рассказывать не надо. Но зато потом его свободный желудок сослужил нам хорошую службу. Так сравнительно мирно, с небольшим опозданием, мы доехали до Москвы. Вначале я думал, что свожу Данилу и в Кремль, и в Пушкинский музей, и в цирк мы успеем с ним на дневной спектакль сбегать. Куда только я не собирался его сводить, даже на митинский рынок. А получилось не так, как я хотел, а как всегда, мы никуда не пошли, а поехали ко мне домой. Жил я с матерью в районе метро «Новые Черемушки» в старом девятиэтажном доме в двухкомнатной квартире с изолированными комнатами. Звонить матери на работу я не стал, а то она сейчас бы прилетела, а оставил на столе записку с текстом, что люблю ее, скучаю, целую и все у меня хорошо. Стандартную, в общем, записку, стандартнее не бывает. Когда Данила увидел, что я закончил писать, он удивился:
— А зачем тогда вообще заходили? Могли бы сразу и ехать за тортами, если ты всего два слова написал.
Вот деревня, он думал, что я, как городской житель, буду два часа расписывать все прелести загородной жизни, сопли разводить.
— Вася, смотри, что со мной сделали!
— Везет же тебе, — позавидовал мой приятель, улегшись на мой диван, одновременно служивший и кроватью, — у тебя и здесь есть комната, и у деда с бабкой. А я в одной большой вместе с бабкой толкусь. Надоели мы друг другу, вот она меня часто и дерет. Далеко отсюда фабрика, где торты продают? — Мысль у Данилы со скоростью света проделала путь от бабки в Киржаче до Москвы.
Я ответил:
— Пять минут ходьбы пешком мимо квартала «новых русских».
— Чего тогда сидим, — вскочил Данила, — давай купим торты, а потом что-нибудь посмотрим, если у нас время останется. Может быть, куда-нибудь сходим…
— А сколько ты тортов собираешься покупать? — спросил я Данилу, желая и деду с бабушкой взять один в подарок. Данила замялся:
— Понимаешь, эта дура Гориллиха сунула мне тысячу рублей и вытолкала за дверь, при тебе это было… Вот теперь и думай: то ли она отдала с переплатой — сто рублей за торт, сто переплата за пять тортов, то ли за десять тортов без переплаты, по сто рублей. А переплату потом отдаст, когда мы торты ей привезем.
И правда, идиотизм какой-то получался. Деньги дала, торты заказала, а сколько покупать, мы не знаем.
Было бы девятьсот рублей или триста, сразу бы стало ясно, что это деньги за девять или за три торта, и не более того. Основная сумма — девятьсот сейчас, а навар — потом. Девятьсот на двести без остатка не делится. Значит, брать надо было бы девять тортов. А у нас тысяча рублей. То ли пять тортов, то ли десять — сиди и думай, что у невесты Гориллы перед свадьбой было на уме.
— Вспомни, как она на берегу речки говорила, — напомнил я Даниле, — что возьмет хоть десять тортов.