Праздник покойной души
Шрифт:
На незнакомку никто не обращал внимания. Одетая в дорогое кожаное пальто на меху с поясом, в прозрачном темном шарфике, сквозь который виднелись светлые волосы, высокая и стройная, она стояла ко мне спиной и как бы в сторонке от других присутствующих. Я начала осторожно подбираться поближе, чтобы взглянуть на женщину в другом ракурсе, но успела заметить только темные очки. Как назло, откуда-то появился одетый в строгий черный костюм молодой человек и, предъявив мне несколько потрепанный венок, шепотом спросил:
– Ваш?
Определив венок в качестве нашего общего последнего «прости» Эдику по надписи
– Мы присоединим его к числу остальных, – вежливо и сочувственно сообщил он и понес венок к стене, где уже стояло довольно много других. Я невольно проследила за ним взглядом, окончательно упустив последний момент прощальной церемонии. Вытирая настоящие и мнимые слезы платками, народ двинулся к выходу. Незнакомку я не увидела. Впрочем, Наталью тоже. Судя по всему, они вышли первыми. Терпеливо дождалась своей очереди и фактически вышла последней. Оглянувшись, увидела, что широкие двери, в которые мы заходили, вновь распахнулись. Конвейер смерти не простаивал…
На улице было замечательно! Свежо, бело и торжественно. Тихо и медленно падали на землю крупные снежинки. Так и подмывало высунуть язык и поймать хоть одну. Мимо, плюясь и ругаясь, пронеслись двое условно-трезвых рабочих. Перепалка шла по поводу своевременности выноса венков из траурного зала. Вскоре ожидалось прибытие за ними машины. «Кругооборот венков в процессе кремации усопших, – догадалась я, но возмущения не почувствовала. – Покойным эти венки не нужны. Скорее только живым, да и то – временно. За что, собственно говоря, и заплачено. Не тащить же их, в самом деле, домой». – Меня передернуло от этой нелепой мысли.
– Ира! Ну что ты застряла на ступеньках? Я здесь! – гнусавя, проорала Наташка из середины толпы. Все как один с укоризной смотрели в мою сторону. Я быстренько сбежала вниз и послушно притормозила около Наташки, обнимавшей за плечи мать Эдика.
– Римма Сергеевна просит, чтобы мы поехали на поминки.
Возразить я не решилась, хотя и были свои планы на вечер.
– Мы совсем ненадолго, – добавила подруга и, оглянувшись, спросила стоявшую у входа в автобус с опухшим от слез лицом Маринку: – Ребенок, может, поедешь с нами на машине?
Та решительно отказалась и мигом исчезла в салоне автобуса.
Ресторан, где в отдельном зале проводилось поминальное мероприятие, носил неординарное название «Лунный камень». Занимая места, присутствующие заметно оживились. Первая рюмка далась с трудом. Маринкин дядя, взяв слово первым, говорил мало – мешали собственные рыдания и рыдания Риммы Сергеевны. Дальше пошло легче. Через полчаса мы с Наташкой визуально знали уже всех присутствующих. Ровесница Марины была ее однокурсницей, другая девица, сделавшая нам замечание о неуместности нашего присутствия в крематории, являлась закадычной подругой детства. Пожилая женщина оказалась женой родного брата Риммы Сергеевны. Сам он из-за болезни прийти не смог. Маринкин дядя, его сын, и, следовательно, – двоюродный брат покойного. Женщина, успевшая снять белый халат, – соседка Риммы Сергеевны по лестничной клетке, а по специальности врач-офтальмолог. При знакомстве назывались имена, которые моментально перепутались и забылись.
На похороны не приехала еще одна двоюродная сестра Эдика, которую родня ласково называла
Остальные женщины и мужчины были откомандированы с места работы – из магазина, принадлежащего Милочке. Одного из мужчин Наталья признала сама – тот самый охранник Кирилл, дважды основательно напугавший ее в кабинете Милочки. Ох уж этот ее день рождения! Кирилл почему-то сделал вид, что с Натальей совсем не знаком. Даже не ответил на ее приветственный кивок. «Наверное, я с тех пор помолодела. Он меня и не узнал», – подумала подруга. Но ради собственного успокоения решила сделать парню замечание на тему культуры поведения в общественных местах. Только не успела, отвлеклась на другие темы, а когда собралась обратиться к охраннику с нотацией, его уже не было.
Что самое интересное, никто из присутствующих, включая Маринку, не заметил присутствия на похоронах женщины под присвоенным мной порядковым номером тринадцать. Ну как приснилась! То ли женщина, а то ли видение… Скорее всего, это последняя любовь Эдика.
Я увлеклась разговором с Риммой Сергеевной. Она уже пришла в себя, и чувствовалось, что вся компания, забывшая, по какому поводу собралась, ей просто в тягость. Представляю, как бедной женщине хотелось поскорее остаться одной. Похоже, она искренне переживала за состояние здоровья Милочки. Меня же удивил тот факт, что Эдик ухитрялся по два, а то и три раза в год гостить у двоюродной сестры. Странно, что ее болезненный супруг не возражал.
– Да наш Эдик, пусть земля ему будет пухом, был таким же авантюристом, как и наша перелетная птичка. Это у них с детства. Меня, например, – Маринкин дядя доверительно нагнулся к моему уху, обдав замысловатым запахом коктейля из напитков, – она никогда к себе не приглашала. Хотя я… – держась правой рукой за спинку моего стула, он выпрямился и укоризненно повел глазами по столу, с которого исчезла выпивка, указательный палец сжатой в кулак правой руки нацелился в потолок, – родной брат этой вертихвостки! И ведь кем была-то – парикмахершей и маникюршей по вызову!
Дядю немедленно призвала к порядку пожилая мать, напомнив, сколько подарков от Ласточки он получает в каждый ее приезд. Он глубоко задумался, но тут же забыл, о чем. Широко улыбнулся, раскинул в стороны руки и пошел в очередной раз приветствовать худенькую медсестру.
– Переживает, – вздохнула Римма Сергеевна. – Ведь и не пил почти, а тут набрался. Он у нас добрый очень. Уж что с ним делалось-то, когда про Эдика узнал! Поймаю, говорит, всех сволочей и лично расправлюсь. Еле успокоили.