Праздник Святого Йоргена
Шрифт:
Компания из «башни» ушам своим не верила, однако все добропорядочные горожане встретили весть о новой невесте почти с восторгом: Олеандра искупила свои прегрешения, и отныне никому не придёт в голову смеяться над невестой святого Йоргена.
Прогремели три пушечных выстрела.
Члены соборного капитула торжественно прошествовали к дому гроссмейстера, надели на палец Олеандры обручальное кольцо и удалились.
Олеандра смотрела то на кольцо, то на площадь, запруженную паломниками..
Скажи, о Йорген, нас любя, чтоОни по-детски держались за руки, козлиными голосами распевали псалмы во славу святого Йоргена и казались совсем маленькими, беспомощными и простодушными. Теперь мысли Олеандры приняли несколько иное направление.
«Господи, — думала она, — а ведь для них это действительно истина, для этих тысяч бьющихся верой сердец. Ну что ж, для Йоргена я буду невестой, а для них — матерью».
А в это самое время старый Тобиас из Нокебю сидел в переулке Роз у Коркиса и уписывал за обе щеки что бог послал.
— О вы, счастливцы, денно и нощно живущие в святой обители Йоргена, — говорил он, не переставая жевать, — да понимаете ли вы, как вам повезло?
Проходя по переулку Первосвященников, он повстречал главного секретаря и преклонил перед ним колена, на углу переулка Роз он столкнулся со свитой главного капеллана, а едва он успел встать и почистить колени, как мимо прошёл соборный глашатай.
«Олеандра — соборная невеста! Подумать только! Ну не говорил ли я: господь знает, что делает, и всё обратит во благо».
В родном городе
Когда на башне святой Катарины пробило семь, тут же зазвонили все городские колокола, и на душе у Микаэля Коркиса стало легко и радостно. Улицы были полны народа, гул стоял такой, что в ушах звенело, а ведь Коронный вор, годами живя в изгнании, устал от тишины и одиночества. Уже сама возможность окунуться в это смеющееся, бурлящее, волнующееся море людское, возможность исчезнуть и раствориться в его многоголосой пучине наполняла Микаэля лучезарной радостью и счастьем.
В толпе шныряли мальчишки, они продавали плащи, пронзительно выкрикивая: «Плащи! Плащи! Паломничьи плащи!» Он тоже бегал когда-то с ворохом плащей из грубой дешёвой ткани и предлагал их паломникам. Он купил по плащу себе и Францу, затем отвёл его в кабачок «Праведный паломник», а сам отправился бродить по городу. Он шёл по улицам и переулкам, мимо домов и старинных дворцов, смотрел во все глаза направо и налево, а сердце его ныло и словно нашёптывало ему:
«…в последний раз… в последний раз…»Микаэль остановился. Перед
Здесь ему дали пинка, и он кубарем летел из этих решётчатых ворот; он долго катился вниз и вот очутился наконец на самом дне пропасти. Но теперь он отомстит! Бросится на своего родителя и в мгновение ока отрежет ему уши и нос!.. Скорее же!.. Нет, нет! Не сейчас! Спокойно… спокойно! Лицо Микаэля пылало, мысли путались… Он был как в лихорадке, в голове рождались бесчисленные планы, один безумнее другого. Скорее бы ночь… Он отдохнёт, успокоится, все эти бессвязные мысли обретут ясность, и тогда возникнет план, как ему лучше победить этот себялюбивый, жадный и лицемерный город.
На землю опустились сумерки, и паломники начали устраиваться на ночь.
Молодёжь потянулась на кладбище. Оттуда то и дело доносился хохот парней и девичий визг.
Пожилым паломникам там нечего делать. Те, кто побогаче, расположились на постоялых дворах и в трактирах восточного района. До поздней ночи там шумели, пели, смеялись, кричали и визжали, — всё это Микаэль наблюдал ещё в детстве.
Пилигримы победнее разбили целый лагерь между источником святого Йоргена и предместьем Тополиный колодец. Хотя ночь была сырая и прохладная, они закутались в плащи и одеяла и уснули прямо под открытым небом. Эта картина тоже была знакома Микаэлю с детства.
Однако не все спали в эту ночь. Гулёны собрались возле виселицы, и здесь царило буйное, безудержное веселье. Паломники громко орали песни и лихо отплясывали вокруг больших костров.
Но что это? На лестнице Скорби происходило нечто такое, чего Микаэль не видел ни разу в жизни. Он подошёл поближе: здесь стояли огромные толпы очень серьёзных, молчаливых, мрачных людей. Суровые, измождённые лица, горящие глаза… Одни распевают псалмы, другие возвещают о скором пришествии святого Йоргена…
О, Микаэль ещё в детстве слышал об этих фанатиках: своей болтовнёй о пришествии святого Йоргена и молитвенными собраниями на северном склоне горы они уже тогда вызывали насмешки и гнев остальных паломников. Но тогда это были жалкие единицы, а теперь их сотни и тысячи.
Микаэль навострил уши. Да, за последние двадцать лет всё больше становится людей, которые с нетерпением ожидают второго пришествия святого Йоргена.
Они произносят пламенные речи, клеймят позором соборный капитул, погрязший в разврате, и проклинают всю эту йоргеновскую вакханалию.
— Первосвященники — свиньи, нечестивые и безбожные твари. Ныне они ещё более алчно, чем во времена Йоргена, высасывают из простого народа все соки. Праздник святого Йоргена они превратили в омерзительный шабаш ведьм, в дикий и разнузданный разгул самых низменных страстей, прикрываемый именем святого. Сами они открыто поносят и священный плащ, и невесту Йоргена, и его евангелие, а крепостных крестьян обирают до нитки. Но близок час расплаты! Чаша терпения переполнилась! В один прекрасный день святой Йорген вернётся и будет судить господ и богачей за их злодеяния! Моряки уже видели его в Сан-Ибесе, в трактире, встречали и в Трапезунде — он сидел на берегу и глядел на корабли. А один рудокоп из восточного предместья видел вечером, в сумерках, какого-то странного человека, который сидел, пристально глядя на Йоргенстад.