Предание о Серафиме Саровском. Роман в стихах
Шрифт:
И хорошо на сердце стало,
И он придумывал ответ,
Но, как речной туман, пропала
Пречистая. Была и нет.
И сон со временем забылся,
Почти ушёл в туман седой.
Но вскоре крестный ход случился
С иконой Курской Коренной.
И, чтобы в луже-океане,
Что встала на пути у них,
Не потонуть, пошли миряне
Через ограду Мошниных.
Агафья
К святыне – и болезни тьму
Сожгла икона. Жизни сила
Вернулась прежняя к нему.
А вскоре старший брат к семейным
Делам мальчишку приобщил.
Сначала он благоговейно
Всё, что положено, вершил.
Но чуть позднее за прилавком
Доходы-прибыли считать —
И скучным делом, и не главным
Уж находил. Пораньше встать
Старался, чтобы в храм на службу,
К заутрене не опоздать.
А там опять же было нужно
Хвалить товар и продавать.
Но если только выпадала
Минута без мирских забот,
Его от стойки отрывала
Та сила, что всегда живёт
В отшельниках. Он принимался
За чтение священных книг
И над землёю поднимался,
Как Сергий, Божий ученик.
И брат не раз его за чтеньем,
В блаженстве этом заставал.
«Пожалуй, Божьим повеленьем
Ты не купец», – он с сожаленьем
Подумал эдак и сказал:
«Ты вот что, Прошка. Ты сегодня
Всю правду маменьке скажи.
Твоя стезя – стезя Господня.
Любая правда – лучше лжи».
* * *
Признаться, и сама об этом
Агафья думала не раз.
Паденье сына стало метой,
Святой недаром сына спас.
Пусть сходит в Киевскую лавру.
Там есть отшельник Досифей.
Он заслужил в народе славу
Стезёй пророческой своей.
И если в Прошке дар отрадный —
Сподобит славный путь ему.
Она же замышлять преграды
Не станет сыну своему.
Но даст ему благословенье
И медный крест, который был
Из поколенья в поколенье
Источником духовных сил.
Агафья так и поступила,
И сын покинул отчий дом
Лишь с тем, что самым ценным было —
С благословеньем и крестом.
И с тем крестом, тяжёлым, медным,
Мошнин во все свои года,
Как с Божьим даром заповедным,
Не расставался никогда.
* * *
А в лавре Киево-Печерской
Господь их в самом деле свёл.
Скитальцы шли гурьбою тесной,
И Прохор вместе с ними шёл.
Такую дивную святыню
Мальчишка
Шёл по-простецки рот разиня
И не сводя подолгу глаз
С церквей, построек монастырских.
Их гид, почтенных лет монах,
Кровей отнюдь не командирских,
Нетороплив, но строг в словах,
Провёл их каменным подворьем,
По тайным сумеркам пещер.
Всё было, не без Божьей воли,
Как назиданье и пример.
Но незаметно пролетели
Часы блаженные. И вот
Экскурсовод мальчонку в келью
На удивленье всем ведёт.
«Удачник! Счастье привалило», —
Услышал Прохор за спиной.
А у него как будто силы
Не остаётся никакой.
Что скажет он, юнец зелёный,
Отшельнику, который век
Прожил в молитве окрылённой?
Святой, по сути, человек.
Но вышло, что святой не много
Его расспрашивал. Спросил:
«А любишь ли, мой милый, Бога?» —
Глаза удачник опустил.
«Люблю. И с каждым днём острее.
Но горе сердцу моему —
Хочу, но как-то не умею
Всё это высказать Ему».
«В Саровскую, мой милый, пустынь
Гряди. Лишь там, и только там
Тебя и письменно и устно
Делам обучат и словам.
Ты в этой пустыне духовно
На службе Богу возрастёшь.
Послужишь людям полнокровно,
И в царство вечное уйдёшь».
И он спешит к реке Саровке,
Где, курскую венчая ширь,
На взгорье примостившись ловко,
Мужской прижился монастырь.
НА БЕРЕГУ САРОВКИ
(Глава вторая)
Пахомий, живший раньше в Курске,
Отец отшельного мирка,
По-православному, по-русски
Радушно встретил земляка.
Как Досифей, и он приметил
Огонь взрослеющей души,
Сказал, как день весенний светел:
«Ну что же, Прохор, послужи,
Отстав от омута мирского,
Тому, кто мир от смерти спас».
И вот у старца он святого
В послушниках. И в первый час
Мошнин уже в пекарне жаркой;
Заслонка так накалена,
Что чем-то вроде длинной палки
Отодвигается она.
И хлеб духмяный на лопате,
И тоже крепко раскалён.
И тут припомнилось некстати,
Как за прилавком «чахнул» он.
Всё стой и стой зимой и летом,
И черепахой время шло…
Теперь, поди-ка ты, об этом