Преданная. Невеста
Шрифт:
– Ага, – поворачиваю голову и упираюсь взглядом в Смолина. Смотрю и думаю: ну вот как не убить, а? – Руслан Викторович, выйдем на минутку? Хочу два слова сказать. По нашему делу.
– Давайте выйдем, Вячеслав Евгеньевич. Приятно, что сами подошли.
А мне приятно, что рано или поздно ты сдохнешь.
Показательно уважительно прощаюсь с Семенычем, развернувшись, иду в сторону выхода первым.
Не торможу на террасе, а спускаюсь прямо в сад.
Он, уверен, тоже.
Под ногами горит земля. В воздухе витает предчувствие пиздеца. Я не верю в чудеса, но собираюсь одно сотворить.
Зайдя достаточно глубоко в сад, подальше от других гостей, разворачиваюсь.
Смолин идет с отставанием в пяток шагов. Догоняет. Остановивишись, молчит.
Смотрит на меня чуть нахмурено. По нему тоже сходу не поймешь: он знает всё или даже не догадывается. В чем-то мы – одного поля ягоды.
– Так что там по делу? – Он спрашивает. Я проезжаюсь взглядом по телу, которое рисуется во влажных фантазиях исключительно боксерской грушей. Руки в карманах. Брови нахмурены. Взгляд требовательный.
Охуевший перец, который с самого начала заслужил получить жесткой пизды.
– Дело рассматривается. Ты не в курсе что ли? – Брови собеседника поднимаются. Что такое, друг? Хотя какой ты мне нахуй друг? Тварь, блять. Тварь и есть.
– Решение когда? – Он включает быка. Я понимаю, что все идет по сценарию. Давай. Зли сильнее. И сам злись.
– Что значит, когда?
– То и значит. Ты обязательства на себя взял, Тарнавский. Я тоже торчу перед людьми. Нехуй затягивать. Или нам еще текст за тебя написать?
– Нет, спасибо. Мне ваши юристы нахуй не усрались. В заседаниях стыдно слушать. Документы ваши просматриваю – кровь из глаз.
Смолин злится. Лицо каменеет. Отлично. Так больнее будет.
– Ну главное, что ты у нас талантливый. Сам пиши. Только быстрее. Заебало уже бегать за тобой.
– А может мне по-приколу, чтобы ты за мной еще побегал? Ну и... А то что?
Молчим. Тишина звенит. Я делаю шаг ближе. Под подошвой хрустит ветка. А хотелось бы, чтобы хрустели его кости.
Мы примерно одного роста. Возвышаться не получилось бы ни у него, ни у меня. А вот давить мы пытаемся.
Он не отвечает. Первым не срывается. Ну и похуй. Еще подтолкну.
– Ты уже заебал, понимаешь, Руслан? Ты думаешь, я обсыраюсь каждый раз, когда ты в очередной раз включаешь быка? Мне сколько лет по-твоему? Может ты мне снова угрожать начнешь? Чем, блять?
В ответ – тишина. Многозначная. Он считает, ему есть, чем. Я и сам знаю, что есть. Но… Да похуй.
Сейчас все совсем не так, как было, когда мы начинали. Я не пекусь о своей заднице. О своей должности. О своей власти. Я все
– Ты затягиваешь, – Смолин отвечает с задержкой.
Я хмыкаю. Достаю руку из кармана. Смотрю на лунки ногтей. Всё норм вроде бы. Почему же так печет?
Стряхиваю руку, сжимаю в кулак. Разжимаю.
Поднимаю взгляд.
– Так хорошо, когда ты отъебываешься на время по личным причинам, Рус. Что там доча, кстати? Откачали? – Вижу, как взгляд вспыхивает. Взрывает. Дикая злость перестает держаться внутри. Выливается на меня. Пространство заполняет бесцветное:
– Пасть закрыл, уебок.
Я улыбаюсь.
– Вот такой ты батя, значит...
Он совершает ошибку: подается головой вперед. Думает так будет быстрее. Удар — ощутимей. Но у меня на контакте не просто так стоит бойцовская собака. Бокс – это моя страсть. Я занимался им долго. Пока было время. А теперь вовсю нарушаю первое правило: не применять умения вне ринга.
Отступаю и воспринимаю это как зеленый свет. Замахиваюсь и въебываю в нос. Почти оргазм ловлю от сочетания ощущения и звуков.
Давно мечтал.
Сломал. Охуенно.
Кровь запачкала костяшки. Смолин пятится. Толкаю в плечи, усаживая на лавку, за которую он зацепился бы.
Наклонившись, впиваюсь взглядом в глаза. Вспышка удовольствия длится секунду. Мне мало. Я еще хочу. Блять. Правда убить хочу.
Он держится за нос. Смотрит волком.
– Ты ебнулся…
– Давно. – Даже не пытаюсь отрицать.
Знаю, что усугубляю собственный проблемы действиями, но так же знаю, что сейчас веду себя правильно.
– Ты еще раз ее пальцем тронешь – я тебя урою нахуй. – Кто такая "она" объяснять ему не приходится. Нос Русика продолжает кровить. Смолин держит переносицу пальцами, но в глазах – абсолютное понимание.
Мы выходим на новый уровень наших отношений. Искренность. Еще немного и придется замуж его звать.
Уверен, в моих глазах он читает то же, что я читаю в его – жестокость, презрение, желание рвать. За что он хочет рвать меня – да похуй. Я за свое его порву.
– Давно перевариваешь? Сам узнал или она сказала?
– Яйца за нее отрежу. Тебе. Не шутка.
Я в голове уже много раз это сделал. И уверен, что спокойный тон его не обманет. Я псих. Он псих. Мы слишком далеко зашли и слишком многое поставили.
– А себе нихуя не отрежешь? Она же под тебя легла, потому что я ей приказал.
Въебываю еще раз. Смолина снова отнесло бы, но перехватываю за ворот. Держу. Смотрю.
– Яйца. За нее. Отрежу. – Повторяю.
– Ты доживаешь, Тарнавский.
На угрозу реагирую неадекватно: расплываюсь в искренней улыбке. Может и так. Ну и что?
Борюсь с огромным желанием ударить еще раз. С еще большим – ногами избить. Не сомневаюсь, что у него ко мне – симметричные чувства.