Предать, чтобы спасти

Резун Нина

– Ну, значит последующих я уже не помню.

Марк замолчал, и мне пришлось повторить свой вопрос:

– Зачем, Марк?

– У меня был тяжелый день.

– Проблемы на работе? – встревожено спросила я.

Марк несколько секунд помолчал, продолжая сверлить глазами потолок, а потом ответил:

– Нет. Просто я устал. Мне надо было расслабиться.

– Если ты хотел выпить и расслабиться, не лучше ли это было сделать дома? Зачем садиться за руль? Ты хоть понимаешь, как мы с мамой за тебя переживали?

– Хорошо, в следующий раз я напьюсь дома. Это все, о чем ты хотела поговорить?

Он повернул голову и посмотрел в мои глаза.

– В следующий раз? – сказала

я. – Марк, мне бы не хотелось, чтобы всякий раз, как тебе тяжело или ты устал, ты прятался за алкоголь. Ты взрослый и образованный человек, как ты можешь так рассуждать?

– Извини, сегодня у меня тоже был нелегкий день, и я хочу спать. Если у тебя все, спокойной ночи.

И он отвернулся от меня, выключив свой светильник. Я продолжала смотреть в его затылок, понимая, что этот разговор ничего не дал. Марк также на меня обижен и не собирается признаваться в причинах своей обиды. Я пододвинулась к нему ближе, и прижалась к нему своим телом. Правой рукой я скользнула по его плечу, предплечью и, нащупав его ладонь, обхватила ее своими пальцами.

– Марк, прости меня. Вчера утром я не должна была говорить тех последних слов. Ты прав, эта история с котом не стоит того, чтобы из-за нее ссориться. Пусть мама зовет Шанди, как ей вздумается, мне все равно. Гораздо важнее мне твое благополучие. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Марк молчал и не пытался сжать мою кисть своей рукой. Я коснулась губами его шейного позвонка, что был ближе ко мне, и, отодвигаясь от него, добавила:

– Спокойной ночи.

Я повернулась на другой бок и выключила светильник. В последующие несколько минут Марк не проявил желания к примирению, и я закрыла глаза. Сон быстро сморил меня, но не берусь сказать, сколько он продлился – пять минут или несколько часов, – потому что меня снова ждало пробуждение. Марк ласкал мое тело своими руками, стягивая все белье, что мешало ему насладиться им в полной мере.

– Марк, прости, – снова повторила я, когда вышла из состояния сна и откликнулась на его ласки.

– Ты моя, – шептал мне в ухо Марк. – Ты только моя.

– Да, Марк, я твоя…

Мы с Марком в очередной раз направились в гости к отцу. Савельев планировал поговорить с ним по поводу его доли в квартире. На тот момент развод с мамой уже состоялся. Нового заявления «молодые» еще не подавали. И, пока Марк вел беседы с несостоявшимся тестем на кухне, я пыталась вернуть Ларисе конверт с деньгами.

– Что это?

– Это деньги, которые папа давал на платье. Возьми, вам они нужнее.

Она скрестила руки на груди.

– Я так понимаю, Андрей отказался взять их, раз ты предлагаешь мне. Но я не возьму. Мы не нуждаемся.

– Возьми, ему не обязательно знать. Это для Маши. Купишь ей что-нибудь.

– Лиза, послушай. Сейчас, когда вопрос со свадьбой урегулирован, нам вполне хватает. Ты же знаешь доходы отца, нам этого достаточно.

– Но это его деньги. Не мои.

– Он дал их тебе. Я не возьму.

– Даже для Маши?

– Даже для Маши.

– Хорошо, не хочешь деньгами, скажи, что нужно, я куплю сама.

– Лиза, ничего не надо. У нас все есть.

Я так и ушла ни с чем, а вот Марку повезло больше. Отец сам планировал заняться вопросом дарения своей доли мне, но не знал, с чего начать, хотел проконсультироваться с Марком. И обращение Марка по тому же вопросу стало как нельзя кстати. Савельев пояснил отцу, как проводится данная процедура и что требуется. И в ближайшее время, когда мы оба с отцом были свободны, мы оформили договор дарения и подали документы на регистрацию.

Когда мама об этом узнала, то приняла отцовский жест…

как оскорбление. Она вообразила, что отец сделал это намеренно, чтобы показать глубину своих чувств ко мне, на которую она была не способна. И чтобы развенчать придуманный ею самой миф, тоже оформила на меня свою половину квартиры.

Так я стала единственной собственницей целой квартиры, и даже не знала, как мне на это реагировать. Я не сделала ничего противозаконного, но все же чувствовала себя неловко. Словно я выгнала родителей из их собственного жилья. Но все вокруг были довольны, и я быстро успокоила свою совесть и перестала относиться к случившемуся как к преступлению. В конце концов, для своих детей я бы сделала то же самое.

Когда все страсти улеглись, началась тихая и в меру спокойная жизнь. Я работала над составлением каталога музейных экспонатов и просвета не виделось. Аделаида Германовна была довольна моей работой, но никак не пыталась ее облегчить. Вместо этого записи в старых журналах пополнялись, и я лично убедилась, что работы с каталогом мне хватит надолго.

Я рассказала друзьям, что свадьба отменилась, выдвинув ту же версию, что Марк придумал для своей мамы – мы решили повременить с этим мероприятием. Лишних вопросов не последовало, но что-то подсказало мне, они догадывались об истинной причине. Но я не давала им повода думать о себе с сожалением. Я шутила, смеялась, вела себя как можно естественнее, чтобы они узнавали во мне прежнюю Лизу.

Юле нравилась работа в школе. Ей дали классное руководство у пятиклассников, и она живо взялась не только за их обучение по школьной программе, но и за приятный досуг с ними в выходные дни. Не все дети откликались на ее активность, но те, кто пополнил ряды ее соратников по внеклассному времяпрепровождению, безусловно, стали ее любимчиками, и я постоянно слышала их имена в ее рассказах о том, как они провели выходные. Некоторые дети брали с собой на мероприятия, устраиваемые Юлей, своих родителей, но чаще всего это были мамы, и мои надежды, что среди отцов детей найдется какой-нибудь вдовец или разведенный мужчина, который бы смог увлечь Юлю, терпели крах. Она все также была одна и как будто бы даже не стремилась исправить это обстоятельство.

В октябре Денис ушел в армию. Он взял мой почтовый адрес и обещал писать. Я в свою очередь обещала ему присматривать за Люсей, отгонять от нее назойливых поклонников, и блюсти ее честь до его возвращения. Конечно, я шутила, Люся не производила впечатление легкомысленной девицы, и то, как она рыдала на прощании с Денисом, убеждало меня, что она его дождется. В конце концов, год – это не так много.

Отношения с Марком походили на качели – то останавливающий дыхание полет вверх, то леденящий душу полет вниз. Он часто играл в свою приставку, и периодически мы из-за нее ссорились. Мне хотелось с ним разговаривать, общаться, делиться впечатлениями, узнавать его мнение, а он предпочитал проводить вечера за играми. В те дни, когда на телевизор в зале претендовала мама (когда она не могла настроить антенну на кухне), он шел ей на уступки, и тогда я полностью овладевала его вниманием. Мы ходили в кино, при благоприятных погодных условиях гуляли по паркам и скверам. Однажды даже выбрались в ботанический сад. Но совершать выходы в театр, музеи и тому подобные заведения он напрочь отказывался. Считал это скучным занятием, в котором не разбирался и не интересовался. Не привлекла его внимание и гончарная мастерская. Будучи аккуратистом от корней волос до кончиков пальцев гончарство он считал «грязным» искусством. Никогда не одобрял моего увлечения, порицал мои запачканные ногти после посещения мастерской и настаивал, чтобы я тщательно их мыла.