Предатель, не забирай сына!
Шрифт:
– Не смей касаться моих родителей и не смей оскорблять меня! Ты просто унижаешь сама себя, кичишься своим богатством, своим происхождением, но зато влезла в чужую семью, этим ты тоже будешь гордиться? – нашлась я чем ее задеть, надеясь, что тут-то она не сможет приписать себе заслуги и умения.
Но Кристина осталась собой.
Она поднялась и молча прошла к прозрачной люльке с подкладом, чтобы положить туда ребенка. Когда она встала, то даже не озаботилась тем, чтобы дать мне время отойти, и по факту просто толкнула. Ее бесцеремонность уже перестала меня удивлять. Я в своей жизни никогда не встречала подобных ей людей.
Как
Кристина обернулась ко мне и сложила руки на груди. Глаза ее сузились, и она осмотрела меня с ног до головы, словно оценивая. Судя по виду, оценила она меня на минусовую категорию. Ну да, выглядела я неважно, не в пример ей, однако это было меньшее, о чем я сейчас думала.
– А может быть, это ты влезла в чужие отношения? – пропела она, накручивая рыжий локон на палец. – Илья всегда любил только меня, у нас был короткий перерыв, мне надо было подумать и выбрать направление своей жизни, я развивалась, я жила за границей и путешествовала. Искала себя, занималась журналистикой. Ты знаешь, что у меня есть блог с пятью миллионами подписчиков? Я пишу про жизнь богатых и знаменитых. Ты можешь похвастаться чем-то подобным? Что там у тебя? – Она пощелкала пальцами. – Незаконченное высшее. Училка? Нашла чем гордиться.
– Хватит всё грести в одну кучу! – не выдержала я. – Твои заслуги тут ни при чем. Как и твоя семья. Как бы то ни было, Илья – мой законный муж, а ты нагуляла ребенка от женатого человека. Я не знаю, как там, в вашем высшем обществе, является ли это чем-то позорным, но в обычном мире за такое презирают.
– Никто не будет меня презирать, – повела она плечиком. – Какое-то время ты еще будешь женой Ильи, ладно уж, я потерплю тебя. Так надо. Его отец баллотируется в госдуму, скандалы нам пока ни к чему. Но потом мы поженимся и будем воспитывать нашего ребенка, а пока ты будешь присматривать за ним.
– Ты совсем ополоумела, – уставилась я на нее. – Откуда у тебя эти странные мысли, что я буду кормить вашего ребенка? Я тебе что, дойная корова? Может быть, в твоем мире людей ниже положением и считают ниже себя, но вряд ли за такое поведение похвалят твои подписчики.
– Ты что, угрожаешь мне? – взбесилась она. – Быстро ты пришла в себя и стала брыкаться.
– А ты предлагаешь мне плакать в подушку? У меня хороший учитель, – с горькой иронией улыбнулась я. – Вот что, Кристина, я не знаю, что вы задумали с Ильей, но меня в свои планы не впутывайте. Я не буду находиться с тобой в одной палате и не буду кормить твоего ребёнка. Мне даже с тобой разговаривать противно!
– Ой-ой-ой, разговаривать ей противно! Раскудахталась тут! Несчастная побродяжка. Наверное, тебе Илья еще не рассказал, что происходит с твоими родителями? Иначе ты не вела бы себя так борзо, – насмешливо передернула она плечиком, и ее глаза коварно блеснули.
Глава 9
Слова про моих родителей заставили напрячься. Перед глазами возникла пелена ярости, и если бы не ребенок, я бы толкнула любовницу мужа, однако побоялась, что она завалится на бокс и с малышом что-то случится. В отличие от Кристины, у меня было сердце, полное сострадания.
– Закрой свой рот! – процедила я и набычилась. – Я уже сказала тебе, чтобы ты не смела трогать моих родителей.
– Без моего вмешательства? Ты слышала такое выражение: ночная кукушка дневную перепоет? Плебейское выражение, так что ты должна его знать.
Слово “плебейское” звучало из ее уст как самое мерзкое оскорбление, но я лишь сжала ладони в кулаки и сдержалась, чтобы не кинуться на Кристину и побить ее. Мне так и хотелось дать ей в глаз или сломать лощеный, явно сделанный пластическим хирургом нос.
– Ты жалкая, – сморщилась я, вздергивая подбородок. Всё, что я могла – это держать лицо. – Влезла в чужую семью и пытаешься всеми силами избавиться от меня, унизить. Это ли не говорит о том, какое у тебя шаткое положение? Боишься, что общественность узнает, какая их любимая блогерша грешница? Разве не твой отец на прошлой неделе пожертвовал в церковь несколько миллионов? Каково будет ему, когда прихожане узнают, какие грехи он таким образом замаливает?
Я попала в ее болевую точку. Кристина прищурилась и часто задышала, отчего ее грудь стала часто подниматься вверх-вниз, но, в отличие от моей, ее сорочка не пропиталась пятнами вокруг сосков, как это было со мной.
– Ничтожество, – прошипела она в итоге и, толкнув меня плечом, вышла из палаты, оставляя ребенка одного.
Меня всё еще шатало, тело одолевала слабость, и я ненадолго присела на вторую кровать в палате. Посижу, приду в себя и отправлюсь на поиски другой палаты. Вот только чем дольше я сидела без движения, тем сильнее меня клонило в сон.
Я и не заметила, как отключилась на голом матрасе, а из сна меня выбросил детский плач. Спросонья я заметалась и увидела своего сына в боксе рядом. Душу затопила нежность, а когда я посмотрела на него, то растаяла.
Его личико было сморщенным и красным от слез и натуги, а ротик искривлен, словно он хныкал уже по меньшей мере несколько часов.
Я сразу же взяла его на руки, присела на кровать и оголила больничную сорочку, желая поскорее накормить ребенка.
Он стал чмокать ртом и двигать головой в поисках желанного молока, а затем успокоился и сладко засопел, дрыгая ножками. Я же с нежностью наблюдала за тем, как он двигает пяточками, пальчиками и губками. Мой сыночек.
Окончательно проснулась я не сразу. А когда опустила глаза, побледнела, понимая, что спросонья перепутала, подумав, что рядом со мной в люльке лежал мой сыночек. Во всем виновато мое глупое сердце, которое отозвалось на жалобный плач, и какой-то неправильный материнский инстинкт, решивший вдруг, что это мой ребенок. Тот, кого я вынашивала почти девять месяцев и которого рожала в муках.
Мою душу затопила горечь, когда я осознала реальность. Я сейчас сижу в палате, которую делю с любовницей своего мужа, кормлю его нагулянного ребенка, пока мой лежит в инкубаторе, а не в боксе с другими детьми, и питается через зонд, в то время как груди его мамы полны молока.
С моей стороны было бы жестоко отнимать грудь у оголодавшего малыша, и я задавила свою ненависть к Кристине глубоко внутрь. Настолько жадно мальчик впился губками в сосок и вцепился пальцами в мою грудь.
Будто его не кормили с самого его рождения. Стало его жаль, ведь его матери не было до него дела. Она шаталась не пойми где, и ее совсем не волновало, что ее ребенок страдает от сосущего чувства голода.