Предатель, не забирай сына!
Шрифт:
– Кто там что напел? Я сам вижу доказательства! – прошипел муж, напрягая мышцы всего тела. – Ты поплатишься за свою измену!
– А как поплатишься ты, Илья? – смотрела я на него, сузив глаза. – Ситуация патовая, не находишь? Просто отпусти нас с ребенком, я больше ничего не хочу от тебя. Ни знать тебя не хочу, ни видеть. Твоей семье я всегда была не мила. Как ни старалась угодить, всё равно осталась нищебродкой и плебейкой.
– Куда ты собралась, Ульяна? Тебя никто никуда не отпускал. Мы с тобой женаты, если ты не забыла. Никто не считал тебя нищебродкой. Я не считал, иначе бы не женился
– Зато я наслушалась вдоволь. Больше не хочу. Не хочу иметь ничего общего с вашей семьей. Женись на своей Кристине и будьте счастливы!
– А я и женюсь.
Он сказал это так запросто, словно сообщал о погоде.
Так это правда? Правда…
А на что ты надеялась, Ульяна? На что еще можно надеяться в этой ситуации?
– Вот только пройдет нужное время, разведусь с тобой и женюсь на Михайловской. Но не надейся, что после развода ты сможешь спокойно дышать. Я тебя оставлю без копейки. И работу не сможешь найти. Будешь на улице побираться. Ты никогда не расплатишься за свою измену! А сейчас, когда ты вернешься из роддома домой, я тебе обещаю, твоя жизнь превратится в ад!
Когда-то в глазах мужа была любовь, теперь же они отражали только презрение и гнев. Титов говорил твердо и бескомпромиссно, и я не сомневалась, что он выполнит все свои угрозы. Умолять его было бесполезно, он видит лишь ту правду, которую хочет видеть. И пусть его обманули и всё это подстроили, с него это не снимает вины. Как и не отменяет измены…
– Значит, тебе можно, а мне нельзя?
Он дернулся, словно я со всего размаху дала ему хлесткую пощечину. Наверняка он думал, что я начну выгораживать себя, оправдываться, убеждать его, что я не изменяла, но я этого делать не стала. Решила сохранить хоть каплю гордости. Возможно, тем самым подтверждая свою виновность в глазах мужа.
– Нет, тебе нельзя, – скрипнул он зубами, яростно дыша через ноздри. – Я мужчина, и у меня есть свои потребности.
– Ты сам себя слышишь? Мне кажется, я совсем тебя не знала, Илья.
– Взаимно, – рыкнул он, – та Ульяна, которую я любил, никогда бы не раздвинула ноги перед…
– Хватит, Илья!
Слушать его было невыносимо, терпеть унижение, его гадкие оскорбления. Я всё еще была слаба и стояла покачиваясь, в надежде, что весь этот ужас прекратится.
– Ты мне будешь говорить, когда хватит, а когда нет? – ощерился он, со злостью глядя мне в глаза. – Ты больше ничего не решаешь. Ты обнулила наш брак своей изменой. Теперь это просто временный договор, по которому ты будешь ширмой для общественности. Скандалы нам сейчас ни к чему. Если захочешь взбрыкнуть, своего ублюдка не увидишь, а отец твой пойдет на нары. Это ясно?
– Ты запрешь меня дома и заставишь смотреть, как ты и она…
– Считай, что делаю тебе поблажку. Мне придется видеть плод твоей измены и терпеть финансовые потери из-за твоего любовника. Дом большой, нам всем хватит места.
– Ты поселишь Кристину с нами? – выговорила я, чувствуя внутри один лишь холодящий душу ужас.
Илья пожал плечами, словно не видел ничего странного в этой ситуации.
– Она же мать моего ребенка, а ты как думала?
Можно ли возненавидеть того, кого любила
Можно – если этот человек превратился в монстра.
Тот, кто любил, никогда бы не произнес такие слова. Выходит, Илья никогда и не любил меня. Зачем он вообще на мне женился, раз потянулся к Кристине, едва она вернулась из-за границы? Поманила наманикюренным пальчиком, а мой муж и пошел, как зачарованный.
В таких случаях жены спрашивают: чем она лучше меня? Я же знала, что Кристина лучше, ярче, статуснее и красивее.
Они с Ильей стоят друг друга. Подлые и беспринципные.
У меня нет никаких шансов, чтобы им противостоять. Ради отца и ребенка я вынуждена оставаться в плену у этих жестоких людей. Что же мне делать? Как мне спастись? Неужели мне не у кого просить помощи?
Мама, мамочка, как же ты была права, когда отговаривала меня от этого брака.
Глава 11
В тот же день по моему настоянию меня перевели в общую четырехместную палату. Здание платной клиники примыкало к обычному роддому, туда я и попросилась. Думала, не отпустят и все врачи и медсестры в сговоре с Титовым и его любовницей, но, как ни странно, мне позволили переехать.
По общему коридору, который объединял здания, я могла ходить к сыночку.
В палате было тесновато. Конечно, это не то же самое, что двухместная, но всяко лучше, чем жить в одной палате с Кристиной, которая относилась ко мне словно к служанке.
Любовницу мужа я больше не видела, она как ушла налаживать контакты с женой депутата Полякова, так про меня словно бы и забыла.
Я была слишком слаба, чтобы каждый день парировать ее остроты и выслушивать, какая я никчемная. Я не собиралась давать себя в обиду, но хотела сосредоточиться совершенно на другом. Мой ребенок. Вот что важно.
Кристину вскоре выписали, и я не удержалась, смотрела на выписку из окна. Увидела, как свекор со свекровью подъехали к больнице с огромным букетом и конвертами, которые Валентина Архиповна держала в руках. Видимо, благодарность врачам и медсестрам.
Машина была украшена шарами и надписями. “Спасибо за внука”. “С новорожденным”.
Стало горько, и я сглотнула комок горечи, чувствуя, как болит сердце.
На их лицах сияли улыбки, а затем из здания вышли Илья с Кристиной. На руках моего мужа лежал белый сверток, там мирно спал их малыш. Тот самый, которого я кормила спросонья грудью.
– Закрой окно, Ульяна! Дует, – произнесла одна из моих соседок по палате, и я прикрыла, чтобы не продуло детей, которых им принесли на кормление.
Я старалась уходить из палаты, когда они кормили детей грудью или смесью, слишком больно было смотреть, слонялась по коридорам, едва сдерживая слезы.
Бросила последний взгляд в окно.
В этот момент вся семья Титовых встала в ряд, чтобы сделать фото на память.
Вскоре они все уехали, а я осталась стоять на месте и смотреть им вслед. В груди кололо, а на глаза навернулись слезы. Свекровь со свекром так ни разу и не пришли ни ко мне, ни к моему ребенку. С того раза, когда Илья застал меня в палате Кристины, кормящей их малыша, он больше со мной не разговаривал, а в реанимации, где лежал наш сын, я его не видела.