ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Шрифт:
Гидеон
20 ноября
Я увидел папу до того, как он посмотрел вверх и заметил меня. Он шел по тротуару вокруг Чалкот-сквер, и по его походке я видел, что он в задумчивости. Это не вызвало у меня никаких серьезных опасений или тяжелых предчувствий.
Потом произошло нечто странное. В дальнем конце садика, разбитого по центру площади, показался Рафаэль. Должно быть, он окликнул отца, потому что папа, которому до моего крыльца оставалось пройти лишь несколько домов, обернулся и стал ждать Робсона.
Я мог бы догадаться. Но не догадался.
Папа пошел дальше и в какой-то момент глянул на мой дом и увидел, что я стою в окне и смотрю на него. Он поднял руку, но ответного жеста ждать не стал. Через миг он исчез из виду, и вскоре я услышал звук ключа, поворачивающегося в замке моей входной двери. Поднявшись в музыкальную комнату, он снял пальто и аккуратно повесил его на спинку стула.
«Что с Рафаэлем? — спросил я. — Случилось что-то?»
Он повернул ко мне опечаленное лицо. «У меня плохие новости, — сказал он. — Очень плохие новости».
«Что?» Страх накрыл меня с головой, как океанская волна.
«Не знаю, как и сказать тебе», — проговорил он.
«Просто скажи».
«Твоя мать умерла, сын».
«Как? Ты же говорил, что она звонила тебе насчет того, что произошло в Уигмор-холле. Она не могла…»
«Гидеон… Вчера вечером она погибла. Ее сбила машина в Западном Хэмпстеде. Утром мне сообщили из полиции. — Он откашлялся и сжал руками виски, словно пытаясь удержать эмоции в голове, не дать им выплеснуться наружу. — Меня попросили опознать тело. Я посмотрел. Но не мог сказать наверняка… Я не видел ее уже много лет. — Он развел руками. — Мне так жаль, сынок».
«Это не могла быть она… Если ты не узнал ее, может, это не…»
«У той женщины в сумочке лежали документы на имя твоей матери. Водительское удостоверение, кредитные карты, чековая книжка. Каковы шансы, что кто-то будет ходить по городу с документами Юджинии?»
«И ты сказал им, что это она? Ты сказал им, что это моя мать?»
«Нет, я сказал, что не уверен, что не могу сказать ничего определенного. Я вспомнил фамилию зубного врача, у которого она лечилась… того, у которого она лечилась, когда мы еще жили вместе. Думаю, полиция сможет проверить по зубам. Ну, еще есть отпечатки пальцев, наверное…»
«Ты позвонил ей? — спросил я. — Она знала, что я хотел… Она согласилась?» Но какой смысл спрашивать, какой смысл знать? Какая разница, согласилась она встретиться или нет, ведь она мертва.
«Я оставил ей сообщение на автоответчике. Она не успела перезвонить».
«Значит, всему конец».
Он стоял, опустив голову, но эти слова заставили его взглянуть на меня.
«Конец чему?» —
«Никто не сможет рассказать мне, как все было».
«Я рассказал тебе».
«Нет».
«Гидеон, ради всего святого…»
«Ты сказал мне то, что должно заставить меня поверить в мою невиновность. Но ты готов сказать что угодно, лишь бы заставить меня снова взяться за скрипку».
«Гидеон, прошу тебя…»
«Нет. — Мне вдруг все стало ясно. Шок от известия о смерти матери рассеял туман в моем мозгу. — Я не понимаю, как Катя Вольф могла согласиться на ваш план. Согласиться отдать двадцать лет жизни… ради чего, папа? Ради меня? Ради тебя? Я для нее был никем, и ты тоже. Разве не так? Ты не был ее любовником. Ты не был отцом ее ребенка. Это был Рафаэль, я прав? Так что нет никакой логики в том, что Вольф согласилась на ваш план. Должно быть, вы заставили ее. Что вы сделали? Подбросили улики? Подтасовали факты?»
«Как ты смеешь обвинять меня в таких вещах?»
«Потому что теперь я вижу. Я понимаю. Потому что… Дедушка! Как бы он отреагировал, папа, если бы узнал, что его внук-выродок утопил свою сестру-уродину? Так вот к чему, должно быть, все свелось: к сокрытию правды от дедушки, любой ценой».
«Она добровольно пошла на это из-за денег. Двадцать тысяч фунтов за признание в небрежности, которая привела к гибели Сони. Я все ей объяснил. Как я тебе уже говорил, мы не ожидали, что пресса будет так агрессивно настроена и что прокурор с такой страстью будет настаивать на максимальном сроке. Мы понятия не имели…»
«Ты сделал это, чтобы защитить меня. И все твои слова о том, что ты оставил Соню в ванне умирать, что ты сам держал ее в воде, — это только слова. Они служат той же цели, что и взваливание вины на Катю двадцать лет назад. Все, что угодно, лишь бы я не переставал играть. По крайней мере, таков был расчет».
«Что ты хочешь этим сказать?»
«Ты понимаешь, что я хочу сказать. Все кончено. Или будет кончено, как только я найду деньги, чтобы заплатить Кате Вольф. Ее четыреста тысяч фунтов».
«Нет! Ты ей ничего не должен… Господи, ты только подумай. Ведь она может быть тем самым человеком, который убил твою мать!»
Я похолодел. Мой рот открылся, чтобы произнести: «Что?» — но голоса не было. Мозг не мог ухватить смысл слов, сказанных отцом.
Он продолжал говорить, и я слышал отдельные звуки, но они не складывались в нечто осмысленное. «Наезд и побег с места происшествия, — сыпались слова одно за другим. — Это не случайность, Гидеон. Машина переехала ее дважды. Трижды. Убийство. Умышленное убийство».
«У меня не было денег, чтобы заплатить ей, — говорил отец. — Ты не помнил, кто она такая. Тогда она разузнала, где живет твоя мать. И когда оказалось, что и у Юджинии нет таких денег… Ты понимаешь, как все было? Теперь тебе понятно?»
Слова ударялись о мой череп, но ничего для меня не значили. Я слышал их, но не понимал. Все затмила одна бесконечная, неохватная мысль: растаяла моя надежда на избавление от страшного преступления в прошлом. Потому что, не веря больше никому и ничему, ей я верил. Я верил своей матери.