Предатель. Ты мне (не) изменил
Шрифт:
В горле пересохло. Прокашливаюсь.
— Вот завтра и узнаем, — он пожимает плечами. — А сейчас Денису Владимировичу нужен отдых. Прощайтесь с мужем и езжайте домой, — доктор не отводит от меня заинтересованного взгляда. Ободряюще улыбается.
Я же не чувствую никакой бодрости. Поворачиваюсь к Денису.
— Может, мне остаться? — тянусь, чтобы взять его за руку, но тут же отдергиваю себя.
Кажется, в его глазах мелькает разочарование. Но я могу ошибаться. Мои эмоции сейчас в таком раздрае, что я вряд ли воспринимаю ситуацию
— Езжай домой, — грубо бросает Денис. Отворачивается.
— А если что-то случится? — надеюсь, что муж слышит в моем голосе волнение.
— Все уже случилось, — безэмоционально бросает он.
В висках начинает стучать. Я слишком напряжена. Мне бы самой успокоиться. Хочу остаться в палате, но Денису это не нужно, а навязываться я точно не стану.
— Тогда я поеду, — отдираю пальцы от поручня кровати. — Если что, звони.
Денис в самый последний момент поворачивается ко мне. Склоняет голову набок.
— Все будет хорошо, — вдруг тепло выдает он. — Мы завтра обо всем поговорим.
Благодарность расплывается в груди. По идее, это я должна поддерживать Дениса, но все равно признательная за его ободряющие слова.
— Всего доброго, — киваю мужчинам и быстро выхожу из палаты.
Волнение никак не хочет покидать меня. Кажется, зря я оставляю Дениса. Это неправильно. Дохожу почти до конца коридора, когда понимаю, что не могу уехать, не хочу оставлять Дениса одного. Тем более, это моя вина. Пусть я и оборонялась, но все равно, он здесь из-за меня.
Разворачиваюсь на пятках и шагаю обратно. Быстро подхожу к палате, поворачиваю ручку, когда слышу ничем не заглушаемые голоса.
— Зачем вы это сделали? — весело спрашивает доктор. — Ваше состояние прекрасное. Могли бы поехать домой.
Горло сдавливает ледяная рука. Что? Мотаю головой. Хмурюсь.
— Понимаете, — спокойно отвечает Денис. — У нас с женой сейчас кризис. Видите, ее волнует только моя работа. А так она будет переживать за меня.
— Ну вы даете…
На негнущихся ногах отхожу от палаты. Денис здоров. Зачем тогда он так поступил со мной настолько жестоко? Не верю, что ему хочется вызвать у меня волнение. Скорее, он жаждет моей паники. Грудь сжимает стальным обручем. Он решил поиздеваться надо мной! Козел! Снова направляюсь обратно к палате. Нет! Не спущу Денису это с рук. Я заставлю его извиниться за все.
Делаю несколько шагов, как меня останавливает вибрация телефона в сумочке. Нехотя тянусь внутрь. Время позднее, поэтому звонок должен быть важным. На экране высвечивается номер папы. Нехорошее предчувствие заставляет желудок сжаться. Тошнота подступает к горлу. Трясущимися пальцами смахиваю зеленую трубочку.
— Алло, — подношу телефон к уху.
— Аврора, только сильно не переживай, — голос папы подрагивает. — Маме стало хуже.
Глава 18
Одна больница сменяется другой,
«Девятая палата… девятая палата…», — как мантру повторяю про себя.
Нужная дверь оказывается по левую руку. Без стука врываюсь внутрь, запоздало понимая, что в палате может быть не только мама. Так и есть — комната рассчитана на двух человек, но вторая кровать пустует.
Лучше бы не занятыми были обе.
Папа, сидящий в ногах у мамы, сразу поднимается мне навстречу. В сером свитере и черных брюках он кажется бледнее обычного. Светло-русые волосы взлохмачены, что на него непохоже. Он смотрит на меня голубыми усталыми глазами.
— Как мама? — крепко обнимаю его.
— Ты зачем примчалась? — тихо спрашивает он.
— Это даже не обсуждается! — чуть отстраняюсь.
— Так разговариваете, будто меня здесь нет, — вялый голос мамы слышен из-за спины отца.
Зажмуриваюсь и сразу распахиваю веки. Я должна крепиться, чтобы поддержать маму. Слезы скапливаются в уголках глаз. Всеми силами стараюсь их сдерживать. Мне страшно настолько, что сводит желудок. Но я не могу показать маме слабину. Она расстроится. Не допущу этого!
— Я думала, ты спишь, — огибаю папу. Натягиваю на лицо улыбку. — Итак, как ты себя чувствуешь?
Присаживаюсь на край кровати рядом с мамой. Беру ее холодную худую руку. Ее рыжие с сединой волосы, совсем недавно начавшие отрастать после химиотерапии, пока торчат в разные стороны, как лучики солнышка. Бледно-голубые глаза будто подернуты дымкой.
— Все хорошо, — мама пытается подняться на подушках.
Кидаемся вместе с папой, чтобы помочь ей. Придерживаем, пока она не устраивается поудобнее.
— Чего вы переполошились? — мама укоризненно смотрит на нас. — Обычная болезнь.
— Обычная болезнь? — папа слегка повышает голос, что ему не свойственно. — Ты упала в обморок, — он всплескивает руками.
— Как так? — неверяще смотрю на маму.
Паника захлестывает с головой. Руки начинают подрагивать. Не могу удержать дрожь.
— Милая, — мама сжимает мою ладонь. — Все станет понятно завтра. У меня взяли анализы. Но уверена, что ничего страшного. Просто усталость.
— И головные боли, — бурчит папа.
Мама стреляет в него сердитым взглядом. Они играют в гляделки, пока папа не сдается.
— Схожу-ка я за кофе, — он опускает плечи, разворачивается к двери. — А вы тут поболтайте. Рора, тебе принести?
Киваю.
— Если будет, то… — начинаю, смотря в спину уходящему папе.
— То горячий шоколад, — он оборачивается, улыбка трогает его губы.
Тепло разливается в груди. За долгие походы по больницам, я пристрастилась к горячему шоколаду из автомата. Приторная сладость отвлекает от грустных мыслей. Приятно, что папа помнит об этом.