Предатель. В горе и радости

Арская Арина

— Я вызываю охрану? — повторяет секретарша и сердито хмурится.

Вижу по глазам, что она Веру недолюбливает. Я думаю, что мало кто из женщин тут проникся к провокационной сучке симпатией и дружелюбием.

— Нет, — качаю головой, — все в порядке.

Закрываю дверь, проворачиваю ключ и разворачиваюсь к Вере. Приваливаюсь к двери спиной:

— Что тебе надо?

Я почти не думаю о видео и Вячеславе.

— Я тут по рабочим вопросам, — плывет к столу и кидает на него папку. Смотрит на Гордея

и улыбается. — Ну, ладно я солгала. Там не отчет, а заключение от врача, что я действительно беременная.

Вот сейчас, я, кажется, угадываю в ее голосе ехидную фальш. Разворачивается ко мне и скалится в улыбке:

— Не хочешь взглянуть?

Пусть улыбка высокомерная, а в глазах все равно пробегает беспокойство и страх, которое могут понять лишь женщины.

За прозрачной блузкой, обтягивающей юбкой и высокими шпильками мне удается ухватить тень женской неуверенности и растерянности.

Я этого в прошлый раз не поймала, ошарашенная новостью “измены” Гордея и смертью свекра, но сейчас, уставшая и выпотрошенная жестокой правдой о себе, о семье, о Вячеславе, я смотрю на Веру иначе.

— Вер, прекращай, — невесело отзывается Гордей, но папку все же подхватывает со стола. — Тормози.

— Я еще не разогналась, — усмехается, глядя на меня. — Выглядишь ты, конечно, неважно. Некому больше пожаловаться на нехорошего мужа, да?

— Вера! — рявкает Гордей.

А Вере похеру. Прет как танк в желании пробиться к моим крикам, агрессии и слезам. Зачем?

— Чего ты добиваешься? — тихо спрашиваю я.

— Того, чтобы ты, вобла высушенная, поняла, — поднимает указательный палец и грозит им, — что он теперь мой.

Гордей с рыком накрывает лицо ладонью.

— И у него будет новый пупсик.

Если Гордей за перекурами с Верой касался того, что творится между нами, то ее провокации — попытки пробудить во мне ревность, злость и страх того, что я теряю мужа, а за этими эмоциями может прийти и осознание того, что я его люблю.

В агонии перед “изменой” я повернусь к Гордею с вопросами “за что” и “почему” и запустится, пусть и не сразу, процесс переосмысления брака.

Идиотская тактика, но ведь действенная.

И если я права в своих догадках, то Вера действительно неравнодушна к Гордею, но не как к любовнику, а как к другу, чья жена попутала берега.

— Надеюсь, вы тут обсуждаете, что пора подавать заявление на развод, — Вера ухмыляется. — Ты ему больше не нужна.

Закручивает гайки.

— Вера, ты вынуждаешь меня…

— Ты зря думаешь, что я остановлюсь, Гор, — оглядывается, — я пойду до конца. Я потом твоей жене еще принесу папочке тест на отцовство, — вновь смотрит на меня, — только придется чуток подождать.

Если можно подделать больничный лист с информацией о беременности, то можно и с тестом на отцовство подобное провернуть.

—

Ты меня вообще слышишь?! — Вера повышает голос. — Але! Щелкает пальцами перед лицом?

Она возмущена моим молчанием, и я ее понимаю. Она мне говорит о том, что мой муж станет отцом и что она поднимет скандал, а я стою и смотрю на нее.

Гордей подходит к ней, берет по другу и ведет к двери:

— Господи, Вер, ты больная на голову.

— Что-то ты так не говорил, когда был на мне.

Гордей резко останавливается. С недоуменной яростью смотрит на Веру, а Вера на него, и в ее взгляде есть вопрос “Перегнула?”.

Между ними совершенно нет любовной химии.

Друзья.

Какие-то придурочные, одинокие и потерянные в уродливом мире друзья, у которых в прошлом была связь, но сейчас ее нет. Даже тоненькой ниточки, но есть человеческое доверие.

И я ревную. Ревную к тому, что у меня с Гордеем не было разговоров в последнее время. Не было шуток. Не было усталого молчания. И ревность это не агрессивная, а печальная.

Я потеряла мужа не как мужчину, а как близкого человека.

— Гордеюшка у себя? — за дверью раздается деловито-насмешливый голос Пастухова. — Ой, извините, Гордей Вячеславович... Короче, босс твой на месте?

Глава 48. Вот и молодец

— Гордея Вячеславовича нет, — лжет за дверью секретарша.

— Ну, ты же врешь, — цокает Пастухов. — Я слышал там какую-то возню.

— Часы приема…

— Ну, обалдеть, — охает Пастухов. — Мне еще напрашиваться на часы приема?

Я, Гордей и Вера переглядываемся, потому что ситуация выходит на новый уровень абсурда, за которым нас могут уже ждать санитары со смирительными рубашками.

Ну, меня так точно скоро можно будет упаковать в палату с мягкими стенами.

— Гордей, — Юра стучит по косяку. — Я знаю, что ты там.

— Юр, не сейчас, — цедит сквозь зубы Гордей каждое слово. — Ты сейчас лишний.

— Я всегда лишний и что дальше?

Я вздыхаю, медленно промаргиваюсь, чтобы немного прийти в себя, и проворачиваю ключи в замке. Открываю дверь и устало смотрю в круглое улыбчивое лицо Пастухова:

— Добрый день.

— Да, добрый, — любопытно выглядывает из-за моего плеча и округляет глаза, когда видит Верочку, — во дела, — смотрит на Гордея, который стоит и раздувает ноздри и крепче сжимает плечо Веры. — Я теряюсь в догадках, дорогой мой друг.

Беспардонно заходит в кабинет. Поправляет свой безразмерный пиджак на пузе.

— Ты иди уже, пожалуйста, — Гордей тащит Веру к двери.

— Я протестую, — Юра вздыхает.

— Да, мы не закончили… — воркует Вера.

— Да вашу ж мать! — несдержанно и истерично взвизгиваю я. — Я не позволю! Это уже перебор!