Предатели по призванию
Шрифт:
– У вас кровь еще идет, – сказал Дука. – Смойте ее, а я пока приготовлю лед.
– Суки рваные, – повторила она, снова подходя к раковине.
Он достал из холодильника три кубика льда, вилкой раскрошил их и пересыпал в ложку.
– Это подержите во рту.
Потом, усевшись перед ней, с ложечки, будто ребенка, накормил льдом, читая в ее глазах страстное желание выплюнуть ему этот лед в морду.
– Мне очень жаль, – сказал он, – но вы сами виноваты.
Жгучая ненависть во взгляде то и дело сменялась сомнением; видимо, она не привыкла, чтобы с ней обращались так любезно и называли на «вы», и это ее озадачивало. Она поднялась, выплюнула в раковину растаявший лед и снова села; темные волосы в луче
– Суки рваные.
Как заставить женщину повиноваться, как принудить ее к сотрудничеству – эта проблема уже не в первый раз вставала перед Дукой. С мужчинами все ясно: самый оптимальный и логически объяснимый способ – насилие. У мужчины спрашиваешь, к примеру: «Скажите, пожалуйста, кто убил этого старика?» – и если он отвечает: «Я ничего не знаю», то несколькими оплеухами или, на худой конец, пинками можно заставить его сказать – кто, вплоть до того, что он ответит: «Я убил».
Но по мотивам совершенно необъяснимым Дука был неспособен применить насилие к женщине. Допотопное рыцарство – ведь если женщина способна убить, а эта, будь у нее оружие, вполне на такое способна и без колебаний убила бы его, или Маскаранти, или сразу обоих, то, значит, она вполне подготовлена и к ответной реакции тех, кого намерена убить, то есть готова нести все последствия этой своей способности. Но, несмотря на столь железную логику, Дука не мог ударить женщину. Если б мог, то в три минуты достиг бы своей цели, вытянул бы из нее все, что ей известно, но не мог: что-то внутри восставало против этого.
– Послушайте, – снова заговорил он.
– Суки рваные, – откликнулась она.
Да, подумал Дука, глядя поверх ее головы на убогие задворки, куда выходило окно кухни, такую сломить можно только силой, а раз ты не можешь применить силу, значит, тебе ее и не сломить.
– Ну ладно, – сказал он. – Маскаранти!
Луч солнца, падавший на голову львицы, продолжая свой путь, упирался в темно-коричневый галстук Маскаранти, облокотившегося на буфет.
– Да, доктор.
– Позвоните, пожалуйста, домой и скажите, чтоб за синьориной прислали. Предупредите, что она плюется и оказывает сопротивление. – «Домой» – означало в квестуру.
– Хорошо, доктор. – Он пошел в прихожую звонить.
– Суки рваные, – вымолвила львица.
– Такие вот дела, – заметил Дука. – Свободу свою вы проморгали. Если б вы меня послушали, то через полчаса я бы вас отпустил на все четыре стороны, нам нет никакого интереса арестовывать шестерку вроде вас. А мне всего-то и нужно – выяснить две вещи: где тот приятель, который послал вас за чемоданом, и где синьор Ульрико Брамбилла? Если бы вы сообщили мне эти две вещи, я в вас отпустил – тюрьмы и так слишком забиты, чтоб сажать туда всякую мелочь.
Повторив свой рефрен, она нагло выпустила ему в лицо струю дыма от длинной золоченой сигареты, – кажется, это был «Данхилл».
– Прекрасно, – сказал Дука. – Через пятнадцать минут вы будете уже в камере и – это я вам обещаю – выйдете оттуда не раньше чем через четыре-пять лет. Вам будет инкримировано соучастие в убийстве, контрабанда оружия и еще много чего, так что в семьдесят первом – семьдесят втором, возможно, будете на свободе.
Маскаранти вернулся в кухню.
– Позвонил, сейчас прибудут.
Она смерила обоих взглядом, отхлебнула из стакана, глубоко затянулась.
– Суки рваные.
– Доктор Ламберти, это выше моих сил, – взмолился Маскаранти.
– Тогда спускайтесь и подождите в машине. Как только они подъедут, подниметесь вместе с ними и заберете синьорину.
– Слушаюсь, доктор.
Львица послала ему вслед свою коронную фразу, а этот стоик даже не оглянулся.
Дука взял стакан и налил
– Вообще-то вы делаете глупость, жертвуя собой ради этого недоумка, вашего дружка. Я вам объясню, почему он недоумок: разве умный человек позволит своей женщине разгуливать в таком виде – будто из кафешантана.
– Ну ты, сука рваная. – Она допила виски, закурила новую сигарету и потрогала распухшую щеку.
– Тут, – продолжал Дука, – целая цепочка преступлений: контрабанда оружия, связь с террористами, государственная измена, несколько убийств. Туридду Сомпани сбросил в Ламбро парочку – кажется, их звали Микела Вазорелли и Джанпьетро Гислези, потом кто-то опрокинул в канал самого Туридду – кто знает, может быть, это был Сильвано Сольвере, а затем еще кто-то – не исключено, что ваш дружок – препроводил туда же Сильвано, и, предоставь мы вам свободу, со дня на день сбросят и вашего дружка. Вот видите, кое-что нам известно.
На этот раз она, как ни странно, ничего не сказала.
– И после всего этот тип посылает вас сюда в таком виде, да еще за рулем белого «опеля» – в них только бандиты и разъезжают, я удивляюсь, что полиция вас пропустила, мы видели из окна, как вы подъехали, и сразу подумали: не иначе, секретарша преступного синдиката.
Она почему-то забыла про свой рефрен, только испепелила Дуку взглядом и промолчала. Потом машинально взяла стакан, но он был пуст.
– А что, больше нету?
– Я тотчас же пошлю за новой бутылкой. Вы какую марку предпочитаете?
Она снова обожгла его ненавистью, в которой проглядывало замешательство: ей было непонятно, то ли он насмехается, то ли говорит всерьез, – потом неуверенно проговорила:
– Вообще-то самбуку.
По домофону он связался с привратником и попросил его послать Маскаранти за бутылкой самбуки и пятьюдесятью граммами кофе в зернах.
– Не перепутайте – кофе не молотый, а именно в зернах. – К самбуке очень хорошо пожевать кофейных зерен. Он закурил и вновь обратился к ней: – Но самое большое идиотство – посылать вас за чемоданом, в котором находится – заметьте – не коробка с пирожными, а контрабандный автомат. Ведь это не женское дело. Вот вы и нарвались на полицию, но, даже если б мы были «свои», а не полицейские «суки рваные», вы что ж думаете, так бы мы вам и отдали этот автомат – первой дешевке с улицы, заявившей, что она подруга Сильвано? Да чтоб забрать чемодан с таким грузом, надо посылать двоих вооруженных мужчин, а не женщину.
– Он не может, ему сейчас некогда, – бросила она.
– Так пусть бы и приходил, как освободится, если он не полный кретин.
Она в первый раз потупила глаза.
– Ну разве не идиотство – своих убивать. Туридду Сомпани был для вас человек незаменимый, Сильвано Сольвере тоже – к чему их убивать? И кто теперь убьет вас? Обычно я советов не даю, но для такой милой дамы сделаю исключение: пока ничего хорошего не приходится ждать сейчас, когда вы так глупо, с подачи своего безмозглого дружка, попались в руки полиции, и вам как пить дать светят несколько лет заключения. А тюрьма не курорт, поверьте на слово, однако я предоставляю вам выбор, подумайте, паспорт у вас в порядке, а у меня вот тут... посмотрим... – Он вытащил из бумажника купюры по десять тысяч – гонорар Сильвано Сольвере за деликатную операцию. – Двадцать, двадцать одна, двадцать две, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять – итого двести пятьдесят тысяч лир. – Остальные он уже истратил. – Больше у меня нет, было бы – дал бы и больше. Так вот, если вы ответите на несколько вопросов и проводите меня к своему дружку, обещаю отпустить вас с миром. Поедете во Францию, небось вы там уже бывали и у вас там есть знакомые... Ну что, по рукам? – Он взглянул на купюры: дьявольские деньги пусть к дьяволу и катятся.