Предательства
Шрифт:
По крайней мере, он не стал обсуждать, как у меня росли клыки и как я хотела насосаться крови. Просто не стал, и все. И я ему была очень благодарна. Благодарна настолько, насколько возможно в наших обстоятельствах… Мозг отказывался работать… Волосы меняли цвет… И вообще, что, черт побери, со мной было? Кто я? Увижу ли я себя в зеркале?
Это как очутиться в комнате страхов: вокруг все шатается и трясется, идешь и не знаешь, что на тебя свалится или куда ухнешь в следующую секунду, а поручней, чтобы ухватиться, нет. И внутри все дрожит.
Надо переключиться на
— Что-то здесь не так. — Хорошо хоть я не шепелявила из-за клыков. Зубы были ровные, но я то и дело пробегала по ним языком, проверяя. На ощупь обычные. И вообще, все как обычно, если не считать боли в зубах и ощущения жажды в горле. — Грейвс, он стоял со мной нос к носу. И ничего не сделал, только обнюхал меня. Я…
— Заткнись. — Он упал в кресло и сердито уставился на меня. — Что с тобой, Дрю?
Если не считать того, что папу убили, что я оказалась наполовину вампиром, что меня преследовали и чуть не убили и что я превратилась в кровожадную тварь, готовую всех растерзать, то все хорошо. Я белая и пушистая. И просто сияю от счастья.
Яуже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь умное, ну или хотя бы не такую глупость, как обычно, но тут же закрыла его. Да и что говорить? Все безнадежно.
Я смотрела на золотистый отсвет на поверхности стола. В глазах стало горячо. Засевший в груди комок ярости снова дернулся, и я сглотнула, силой воли сдержав порыв. Теперь, когда я знаю, что может сделать с человеком жажда крови, смогу ли я когда-нибудь смотреть на себя в зеркало? Или на других дампиров? И не вздрагивать?
— Ну, давай. — Он все еще буравил меня сердитым взглядом. — Скажи что-нибудь. Не смотри на меня так, словно я тебя ударил. Черт.
Солнечный свет стал затухать, его сменили сумерки. Я откинулась на спинку кресла, обняв себя руками. Вихрь ощущений не прекращался. Сделала вдох-выдох, вдох-выдох, чтобы хоть как-то его замедлить. Если сейчас опять начнется, что я еще могу натворить? Вдруг наброшусь на Грейвса? Вдруг захочу вцепиться ему в горло длинными острыми зубами и пить, пить, пить?..
В груди все гудело. Я сжала себя еще крепче.
— Ну, ладно-ладно. — Тон его смягчился. — Будешь так давить на живот, схлопочешь язву или еще что-нибудь. Я с тобой, ясно? Я уже все здесь пережил и никуда не уйду.
От этих слов мне стало еще хуже. Он здесь из-за меня. Лучше некуда.
— Ты хочешь домой?
Мне стоило большого труда произнести это спокойно. Внутри все болело. Это была та же боль, как тогда в больнице. Бабушка умерла, а я сидела в коридоре одна и без конца повторяла: Папа приедет и все устроит. Он уже едет.И я верила, что будет именно так. Молилась, чтобы это было так. Но на этот раз я осталась одна навсегда. Уже никто за мной не придет. По крайней мере, в хорошем смысле. И чем раньше я начну все выяснять, тем лучше. Но, боже мой, как же страшно…
— Нет, черт возьми, — выпалил он после паузы. — Дрю, пойми ты, наконец, у меня нет ни камина, ни живой изгороди. Мне некуда возвращаться.
Я так и думала. Но совсем другое дело — услышать.
— У тебя была…
— Конура в торговом центре? Какой же это дом? Да, еды там хватало. У меня там была честно заработанная койка. Меня никто не осмеливался задевать, даже по пьяни. — Он сделал глубокий вдох и резко выдохнул. — Здесь хотя бы есть правила. С волками и кровососами я разберусь. А вот со взрослыми из того, обычного мира я ладить не мог. Они… Здесь зло хотя бы имеет свои причины. Оно не… — Он старался подобрать слово, лицо дергалось. — Оно не бессмысленно.
Бессмысленно то, что случилось с моим папой.Но я не стала это говорить. Как такое можно сказать?
— Ты же хотел стать профессором физики, — прошептала я.
— Ну… Да… Но все меняется. Теперь я хочу остаться здесь. — Еще одна долгая пауза. Пыль плясала в гаснущих лучах золота, струившегося сквозь низкое окно, и медленно кружась, опускалась на пол. — С тобой.
Я смотрела на пылинки, танцующие в воздухе под никому неведомую музыку. Где-то я читала, что пыль может состоять из упавших на землю частиц взорвавшихся звезд. Интересно, долго ли они падают и парят, прежде чем сдаться и попасть в орбиту какой-нибудь планеты? Впрочем, какая разница?
Солнце нырнуло за горизонт, и Школа словно вздохнула и потянулась.
— Не знаю, кто я теперь. — Слова прорвались из пересохшего горла и замерли в библиотечной тишине. Я ожидала, что мир расколется и что небо упадет на землю.
Но ничего не произошло. В библиотеке было по-прежнему тихо, а Грейвс все так же смотрел на меня.
— И никто не знает, Дрю. — Он сказал это тем же тихим, серьезным голосом, как в тот вечер в торговом центре, когда он спрашивал, что со мной и не нужно ли мне место для ночлега. — Это называется взросление.
Вихрь внутри меня немного успокоился, и я, наконец, смогла разжать руки. Откинула волосы назад. Кудри странные на ощупь — не жесткие, а шелковистые, льнущие к пальцам.
— Прости.
— Да ладно, чего там. — Он что, покраснел? —Офигеть! Девушка надрала Бобби задницу, чтобы защитить меня! Вот это да…
Туго сжатая пружина внутри меня вдруг ослабла. Ярость отступила. Дышать стало свободнее, и я тут же резко втянула в себя воздух.
— Хорошо, в следующий раз пусть он тебя отделает. Рад?
— Ладно, я уже и так ему хорошо навалял, но все равно. Ну, что, возьмешь половину книг?
Мир стал возвращаться на привычные рельсы. И как это у Грейвса получается?
— Зачем?
— Ну, ты же хотела узнать про реабилитацию Сломленных вервольфов. Разумнее начать с теории. Ты что, никогда здесь не была?
— Один или два раза.
Но ты прав. Папа всегда говорил, что сначала надо все изучить.
И, как по расписанию, в голову пришла самая нежеланная мысль и стала нагонять тоску. Да-а. Надо взимать арендную плату с нежеланных мыслей. Только чем они будут платить? Чем-нибудь еще более гадким.