Предательство по любви
Шрифт:
Но смог ли он помочь той женщине? Или ее все-таки повесили за убийство, которого она не совершала? А может, как раз совершала?..
Но сейчас необходимо было разобраться с делом Александры Карлайон. Несомненно, была какая-то страшная причина, заставившая ее столкнуть генерала с лестницы, а затем прикончить алебардой.
Деньги такой причиной, как выяснилось, быть не могли. В социальном плане Александра тоже проигрывала, обрекая себя на вдовство: год траура, потом еще несколько лет носить темные платья, скромность в общении, никаких званых обедов и прочее.
Он должен изучить ее жизнь, ее привычки и склонности, расспросить друзей и знакомых. Вероятно, в этом
И Эдит действительно помогла – свела его с друзьями и знакомыми своей невестки. Монк потратил на разговоры с ними два дня. Мнения, которые он услышал, оказались весьма схожи. Александра была доброй, общительной, но не навязчивой, веселой, но не вульгарной. Особых недостатков у нее тоже не имелось, разве что она обожала подшучивать над знакомыми, была остра на язык и подчас интересовалась не тем, чем подобает интересоваться светской даме, да и просто женщине. Так, миссис Карлайон просматривала политические газеты, пряча их, впрочем, если кто-нибудь заставал ее за этим занятием. Она не терпела тугодумов и могла быть излишне резкой в суждениях. Обожала клубнику и духовые оркестры, любила бродить в одиночестве, иногда вступала в разговор с самыми неожиданными незнакомцами… Ах да, еще ее видели однажды при входе в католическую церковь! Весьма странно. Была ли она католичкой? Разумеется, нет!
Была ли она экстравагантна?
Только если речь шла о нарядах – она предпочитала яркие цвета.
Была ли она азартной, любила ли новые экипажи, хороших коней, столовое серебро, роскошную мебель?
Нет, такого за ней не замечали. И азартной она, вне всякого сомнения, не была.
Кокетлива?
Не больше, чем другие.
Одалживала ли она деньги?
Определенно нет.
Исчезала ли на некоторое время из поля зрения окружающих?
Да, это правда. Она любила побыть одна, последнее время – даже чаще, чем обычно.
Куда она удалялась?
В парк.
Совсем одна?
Очевидно. Во всяком случае, с ней никого не замечали.
Простые и бесхитростные ответы. Опрашиваемые детективом дамы были смущены, печальны, встревожены, но честны. И никто из них не сообщил ничего полезного.
Пока Монк ходил от одного дома к другому, его неотвязно преследовали все те же отголоски воспоминаний. Но стоило ему сосредоточиться, и они таяли и пропадали бесследно. Не исчезало лишь ощущение страха, боли, любви и надвигающегося несчастья.
Не искала ли Александра Карлайон совета и утешения у католического священника? Возможно. Но идти к нему не имело смысла – он обязан хранить тайны исповеди. Однако должна была возникнуть весьма серьезная причина – обратиться к служителю чужой веры, чтобы раскрыть душу хотя бы перед ним.
Оставалось проверить еще два предположения. Первое: Александра ревновала отнюдь не к Луизе Фэрнивел, а к какой-то другой женщине. Однако насколько Уильям изучил характер генерала, это был человек, не склонный к любовным похождениям, весьма дороживший своей карьерой и репутацией, не говоря уже о единственном сыне, совсем еще ребенке. Если же миссис Карлайон и впрямь любила мужа до такой степени, что предпочла видеть его мертвым, но не в объятиях счастливой соперницы, то она была великой актрисой! Гибель мужа она восприняла почти спокойно. Была подавлена – да, но не убита горем! И она чего-то боялась. Ее тревожило что-то еще – помимо страха за собственную жизнь.
И почему она не назвала в таком случае свою истинную соперницу? Почему утверждает, что ревновала именно к Луизе? Бессмыслица…
Тем не менее Монк
Второе предположение (более правдоподобное): Александра сама состояла с кем-нибудь в любовной связи и, став вдовой, получала возможность со временем выйти замуж за любимого мужчину. Во всяком случае, это звучало не так абсурдно. Сразу становилось понятным, почему она это скрывает. Пока она пытается возложить всю вину на мужа, якобы имевшего любовницу, у нее еще остается дикая, невероятная надежда, что общество поймет ее и пощадит. Если же выяснится, что в любовной связи состояла она сама и убила мужа, чтобы обрести свободу, дело становится и вовсе безнадежным.
Чем дольше сыщик думал об этом, тем сильнее утверждался в мысли, что напал на верный след, сколь бы отвратительной ему ни казалась его версия.
Он решил начать с посещения дома миссис Карлайон, где она прожила вместе с мужем последние десять лет после возвращения генерала из-за границы.
Дом на Портленд-Плейс вид имел мрачный. Шторы в знак траура были опущены, на двери – черный креп. Поразмыслив, Монк направился к черному ходу.
Дверь открыл мальчишка-посыльный лет двенадцати, круглолицый и курносый.
– Да, сэр? – опасливо сказал он. Должно быть, дворецкий настрого запретил ему пускать незнакомцев, особенно если они имеют отношение к газете. Уильям на его месте поступил бы точно так же.
– Чего вам, сэр? – спросил мальчик, так и не получив ответа.
– Мне надо поговорить с вашим дворецким и, если он не будет против, то и с экономкой, – объяснил Монк. Он от души надеялся, что Александра была доброй хозяйкой и, следовательно, любимой слугами.
– Для чего? – Посыльного было не так просто сбить с толку. Он оглядел гостя с головы до ног, оценив его костюм, модный жилет, белоснежную рубашку и незапятнанную обувь. – Вы кто, мистер?
– Уильям Монк, меня послал к вам защитник миссис Карлайон.
Мальчишка нахмурился:
– Чего защитник?
– Адвокат. Тот, кто будет защищать ее в суде.
– О! Ну, тогда вы лучше пройдите. А я кликну мистера Хаггера.
Посыльный отворил дверь пошире, впустил детектива в кухню и побежал за мистером Хаггером, который, надо полагать, был здесь старшим в отсутствие хозяина и хозяйки.
Монк огляделся. Дверь в прачечную была приоткрыта. Там, в глубине помещения, виднелись лохань и деревянные вальки, приспособление для выжимания белья. На длинной полке теснились кувшины – наверняка со средствами для стирки и чистки одежды: вареные отруби для ситца, обрезки лошадиных копыт для шерстяных тканей, скипидар или мел – выводить жирные пятна, лимонный или луковый сок – верное средство от чернильных клякс, теплое молоко – против пятен от вина или уксуса, черствый хлеб, незаменимый в обращении с шелковой тканью… Ну и, разумеется, мыло, без которого здесь никак нельзя было обойтись.
Тут же на Уильяма нахлынули смутные воспоминания детства. Мыло, сваренное из жира и древесной золы, было роскошью. Для стирки мать, как и прочие бедные женщины, употребляла самодельный щелок. Для пущей эффективности в него иногда добавляли мочу и куриный помет. А налог на мыло отменили лишь в 1853 году, когда Монк уже давно покинул родительский кров.
Он переключил свое внимание на кухню, но успел разглядеть лишь полки с брюссельской капустой, спаржей и луком, а также ящики с картофелем, запасенным еще с осени. На пороге появился дворецкий – лысеющий коротышка средних лет с волосами песочного цвета и такими же усами и бакенбардами. Голос у него был ясным и четким: