Предчувствие смерти
Шрифт:
— Ужас, правда?! Старушка округлила глаза, взгляд ее повлажнел. — Мы же сто лет знакомы. Всем делились. И вдруг такая нелепость… Берточка, иди в дом! Кому я сказала!
Вера решила не терять времени даром.
— Тетя Валя, разрешите зайти, поболтать с вами. Не возражаете?
— Да что вы, миленькая, какие возражения! — приветливо сказала соседка. — Я так рада, очень приятно, заходите! Так скучно одной. Ненавижу эту пенсионерскую тишину, когда только радио и телевизор. Но они ведь не собеседники.
— С удовольствием, я к чаю принесу конфеты, вы ведь любите шоколад.
— Ой! Как вы угадали? Я ужасная сладкоежка.
Вера завела Пая в дом, пообещала скоро его покормить и через минуту уже заходила в палисадник.
— О! «Ассорти»! Давно не ела таких, — обрадовалась тетя Валя.
— Хорошо, что пригодились. Мы с детьми специально их везли из Киева, хотели подарить квартирной хозяйке, если все удачно устроится. Да вот, не сложилось.
— Да, бедная Катюша. Теперь, выходит, мне ее конфетки достались. Пойду чайник принесу, уже вскипел.
Пока соседка была на кухне, Вера осмотрелась по сторонам. Квартира тети Вали была типичной для людей ее поколения. Портреты умерших родственников, книжный шкаф с классиками русской и зарубежной литературы, словарями, старый просиженный диван и сервант с желтоватой посудой эпохи застоя. Единственное, что порадовало доктора Лученко, было отсутствие лекарств и затхлого запаха старых вещей. Наоборот, в квартире было много воздуха, витал приятный цветочный аромат, в синей вазе стоял букет свежесрезанных роз, ярко-желтых, с алой окантовкой лепестков.
— А вот и чаек.
Хозяйка расстелила на половинке круглого обеденного стола белую крахмальную скатерть и неторопливо сервировала приборы для чая.
— У вас очень уютно, — сказала Вера, — приятно, что вы любите цветы. Ученики приносят?
— А как вы догадались?
Вера укоризненно сказала:
— Ну что вы, тетя Валя, вам же соседка успела шепнуть, что взяла на квартиру психотерапевта. А мы, психотерапевты, сразу видим хорошего человека. Вот я и говорю, вас ученики помнят и любят. А преподавали вы английский. — Вера кивнула в сторону полки книжного шкафа, сплошь заставленной литературой на родном языке Шекспира и Агаты Кристи.
— Спасибо на добром слове, — смутилась тетя Валя, — я действительно люблю цветы, мои ученики это знают. Сейчас не преподаю уже, только частные уроки, и то редко. Слава богу, английский сегодня востребован, не то что русский язык и литература. Да… Мы с Катюшей не один пуд учительской соли съели. Она преподавала пение. И еще подрабатывала в музыкальной школе. Кстати, была замечательной пианисткой.
— Расскажите о Екатерине Павловне. Вы ведь ее хорошо знали.
Старушка помолчала печально, не забывая, впрочем, прихлебывать чаек и налегать на конфеты.
— Что рассказывать-то? Она была очень
— Понимаю.
— И душа у нее молодая, как у девочки-подростка. Она оттого и дневник вела, что ее переполняли всякие чувства, впечатления.
Интуиция Веры сделала стойку, как охотничий пес.
— А откуда вы про дневник знаете? Обычно люди, если что записывают, не делятся ни с кем. Для того и заводят дневники, чтоб делиться сокровенным только с листом бумаги. Чистый лист — вот их собеседник.
— Ну да, ну да. Только Катя была необычная, не такая, как все. Она, бывало, сидит со мной у моря и вдруг скажет: «Нужно пойти записать, какой сегодня закат прекрасный, цветом похож на персик. Такого еще не видела» — и торопилась домой, представляете?
Вера поднялась из-за стола, прошлась по комнате. Подошла к окну. Оно выходило на довольно оживленную, несмотря на раннее время, улицу. Курортники уже устремились на пляж, торопились на рынок. Тетя Валя не спеша продолжала вспоминать покойную подругу.
— Так что, видите, у Кати были странности. Но кто сегодня без странностей? У каждого свои мухи в голове, вам ли не знать… — Она замолчала в нерешительности. — Вот мой муж, например…
Вера отвернулась от окна и внимательно посмотрела на собеседницу.
— Не стесняйтесь. Я же психотерапевт, так что мне можно. Он нездоров?
Соседка покойной хозяйки квартиры смутилась.
— Э… Как вам сказать… Он несколько раз лежал в больнице.
— В связи с чем?
— Шизофрения… Но в неопасной форме! — испуганно выкрикнула тетя Валя. — Иначе его не брали бы на работу. Он за городом на лесопилке работает, и все в порядке, только весной обострения… А так он дома мало бывает.
— Но что же с ним? — участливо спросила Вера.
— Да разговаривал сам с собой, включал и выключал свет в комнате, называя всякие странные слова… Потом ему было плохо, я думала — отравился. Мужа положили в токсикологию. А он очнулся, увидел на соседней кровати подушку, и она показалась ему мной, — извиняющимся тоном сказала соседка. — Ну вот они и…
— Может, это и не шизофрения, — сказала Вера, желая вернуться к важной для нее теме разговора. — Так бывает и при других нетяжелых заболеваниях, вы не переживайте… Мы говорили о странностях Екатерины Павловны.
А в чем еще они, эти странности, выражались? Кроме дневника.
— Представляете, она утверждала, что слышит по голосу, когда человек врет. Не по поведению, не по манере себя держать, краснеть там или опускать глаза. Ведь мы, педагоги, видим по всем этим признакам, когда уче-ники нас хотят обмануть. Но только по одному голосу?.. Дескать, она может с закрытыми глазами сказать, когда врут. По тембру, что ли.