Предчувствия ее не обманули
Шрифт:
– Ольга Степановна, мы в доме видели кресты, мелом нарисованные. Над дверями, окнами. Это зачем?
– От нечистой силы, знамо дело, – пожала она плечами. – В окна да двери она всегда и лезет. Мы-то, старики, во все это верим. А если и не верим, так, малюем на всякий случай кресты…
– Я в нечистую силу, конечно, не верю, – со вздохом сказала я. – Но что-то в доме происходит. Сомневаюсь, что дело в потусторонних силах, скорее, следует среди людей искать.
– Что искать? – не поняла Ольга Степановна.
– Прежде всего, пол в комнате, в той, что заколотили, в полном порядке. Мы с Сергеем в подвал спускались и в этом убедились. А вот когда мы в доме ночевали… Ольга Степановна, можете нам поверить: там
– Господи, – перекрестилась Ольга Степановна, в страхе глядя на нас.
– Оттого вчера мы и пошли ночевать к Сергею, – пояснила я. – Просто боялись оставаться одни.
– А я ведь решила, что мерещится ей, – пробормотала Ольга Степановна, глядя перед собой.
– Дарье Кузьминичне? – спросила Женька. Она кивнула.
– Кузьминична говорила, что брат ее по дому ходит. Я ее отругала, сама себя, говорю, пугаешь. И она вроде меня послушала. В церковь сходила, свечку поставила на помин его души. А потом опять… Я вам ничего говорить не хотела. Думаю, расскажу, так вы ночами спать не будете. Огонь она тоже видела. Мелькнет будто что-то и погаснет. И шаги. Словно кто по лестнице поднимается. И вот что интересно: как я останусь у нее ночевать, все в порядке. За полночь сидим, тишина. А как она одна, опять весь дом скрипит и двери хлопают. Я почему и решила, что мерещится ей.
– Когда это началось? – деловито спросила я. – Сразу после смерти брата?
– Нет. Сначала все было спокойно. Конечно, Кузьминична очень переживала из-за Льва, да и в доме она ночевать боялась. До сорокового дня я у нее, считай, жила. Дом-то огромный, а тут одна. Каждого шороха пугаешься. Она даже Мишку вспоминала, хоть бы вернулся, говорит, я бы его назад приняла. Пусть пьет на здоровье, все ж таки живая душа рядом. Потом привыкать начала, успокоилась. А потом как-то враз переменилась. Есть, пить желания нет, ни на что глаза не смотрят. И молчит. Я уж и так, и сяк, а она молчит. Что такое с ней, думаю. Заболела, что ли? К доктору ее посылала, он ей таблетки выписал, успокоительные. А этой осенью как-то вечером сижу я дома, и показалось мне, что машина проехала. Я Сереже по хозяйству помогаю и за домом приглядываю, когда его нет, вот беспокойство меня и одолело: не говорил он, что приедет. Вечером-то по темноте я идти побоялась, а с утра пораньше побежала смотреть, все ли с домом в порядке. Гляжу, его машина во дворе стоит. Ну, думаю, значит, это я его вечером слышала. И решила Кузьминичну проведать, уж коли из дома вышла. В деревне-то все рано встают. Подхожу к ее дому, а она, милая, лежит у крыльца. Холод, а Кузьминична в одной рубашке. Я ее подхватила, испугалась, страсть. Думаю, не померла ли, как Лева, в одночасье. Слава богу, она была живая. Втащила я ее в дом, крикнула Сережу, он «Скорую» вызвал. Увезли ее в больницу, три недели она там пролежала. А когда вернулась… в общем, рассказала мне…
– Что? – одними губами произнесла Женька.
– Брат ей привиделся, – понизив голос до шепота, сообщила Ольга Степановна. – Видела она его собственными глазами. Поначалу слышала, как он в доме ходит, то есть тогда-то она еще не знала, что это он. Дверь скрипела, половицы тоже, огонь мелькал… И такая жуть ее по ночам брала. И той ночью показалось ей, что наверху кто-то ходит. Она и пошла посмотреть. Топор с собой взяла и пошла. Смотрит, а дверь в кабинет брата не заперта. Открыла она ее, а Лева в темноте за столом сидит. Она вся обомлела. Стоит, не дышит. А он ей говорит загробным голосом: «Здравствуй, Дарья». Она с места сорвалась, себя не помня, на улицу выскочила и упала замертво. Я неделю с ней ночевала
– Я вас правильно поняла: все это началось осенью, то есть меньше года назад?
– Я точно скажу, в самом начале октября. Числа третьего. Тогда она в больницу легла.
– И как часто она слышала шаги в доме?
– Так ведь по-разному. То ночи две подряд слышит, то неделями тишина.
– А в милицию она не обращалась?
– В милицию? – удивилась Ольга Степановна. – Так разве в милиции в такое поверят?
– В то, что по дому кто-то ходит, вполне.
– Сережа ей тоже советовал в милицию обратиться.
– Так он знал об этом? – нахмурилась Женька.
– Я ему рассказала. Убиралась как-то у него, ну и зашел разговор. Он и посоветовал: участковому скажите. Но Кузьминична слышать об этом не хотела, и так, говорит, о нас бог знает что болтают. Да и Сергея она невзлюбила.
– За что? – насторожилась Женька.
– Я ему про книжку рассказала, он и пошел посмотреть. Книжками он интересуется, старыми. Предлагал у нее купить книжки-то. А Кузьминична ни в какую. И наверх его не пустила. А на что ей эти тома? Сама-то она их не читала, зрение не то, да и не любительница. Лева тоже не читал.
– Странно, такая большая библиотека.
– Лева все с бумажками какими-то возился. Вроде изобретал чего-то.
– Он же зоотехником работал? Чего ж тогда изобретал?
– Не знаю. Говорю, как Кузьминична сказывала. Сидит, говорит, с бумажками за столом. Все чего-то перебирает, выписывает.
– И она ни разу не поинтересовалась? В бумажки не заглянула?
– Брат этого не любил. И разговорчивым сроду не был. Они иногда по целому дню двух слов друг другу не скажут. Правда, с Валерой Лева подружился, когда тот еще мальчишкой был. Вот он ему книжки давал почитать.
– С каким Валерой? С Лаврушиным?
– Ага. Они с Лаврушиным, который старший, поначалу дружбу водили. На рыбалку там ходили или просто посидят, поболтают. И парнишка к ним стал ходить. Это когда Лева еще работал. А на пенсию вышел, совсем нелюдимым стал. Четыре года назад сердце у него прихватило. Дарье тогда выделили путевку в пансионат, уехала она. Дня два прошло, утром Лева идет ко мне, белее мела, за сердце держится. Просил «Скорую» вызвать. Увезли его в больницу, я хотела Дарье сообщить, но он не велел. После больницы его будто подменили. Из дома почти не выходил. Все больше молчал. Людей избегал, Дарьи и той сторонился. Вот она и пошла замуж за Мишку. Лаврушин сначала заглядывал к ним по старой памяти, но потом перестал. Обиделся. Валера вырос, ну и книжки уж его не интересовали. Лаврушин, помню, мне сказал, что Лева родословной своей увлекся. Смеялся, мол, князей в своем роду ищет. Кровь голубую. А тому, у кого кровь голубая, с простыми художниками знаться не положено.
– Интересно, – пробормотала я.
– Куда уж интересней. Заболтала я вас совсем, дура старая. После таких страстей в доме остаться побоитесь.
– Вы очень правильно поступили, что все рассказали, – заверила я.
– Да? Ну, правильно так правильно. А где ж Колька-то у меня носится? Пойду искать, время одиннадцатый час. Я вам в терраске постелю. Там хорошо, прохладно. А хотите, в доме…
– Нет-нет, терраска нас вполне устроит.
Дождавшись, когда хозяйка вернется вместе с внуком, и за это время успев вымыть посуду, мы пошли спать. Разумеется, ни о каком сне в действительности и речи не было. Эмоции нас просто переполняли. Требовалось все хорошенько обсудить. Только мы легли в постель, как Женька сразу же зашептала: