Предел невозможного
Шрифт:
Через три года во время одной из бомбежек погибает мать Милены. Она толком не сказала, как и где это произошло, а я не стал настаивать, понимая, как больно девчонке вспоминать об этом.
Отец топит горе в работе и дочери. Насколько это возможно, организовывает ей продолжение обучения, находит частных учителей. Сам буквально сутками не вылезает из рабочего кабинета.
Потерявшая мать Милена следует примеру отца — с головой уходит в учебу. Гибель родного человека превращает ее в ярую патриотку и сторонницу республики. Постепенно она становится помощницей
Характер у нее отцовский, упрямства и упорства не занимать. И хотя родитель всячески препятствует ее порывам, Милена ускользает из-под его крыла и получает место в редакции только что открытой газеты «Новости Самака». Это ее первое самостоятельное дело, и она полна сил и желания проявить себя с лучшей стороны.
Отец, конечно, по мере возможности следит за ней, но поделать ничего не может. Дочь выросла, теперь взрослая — девятнадцать исполнилось, — ей и решать, как жить дальше…
Я внимательно слушал ее, привычно просеивая информацию сквозь фильтр достоверности. Заодно анализируя сведения.
Девчонка та еще упрямица. Прилично образованна и воспитанна. Самостоятельность аж из ушей лезет. Возрастной максимализм, два цвета в голове — черный и белый полутонов не признает. Чувство мести развито прилично — смерть матери послужила причиной установления политических симпатий и антипатий.
Ко всему прочему — красива. Красота броская, яркая. И ум, что в принципе у женщин зачастую — антипод внешности. Ну и чувство юмора, что само собой подразумевает хорошую эрудицию, иначе некоторых шуток просто не понять.
Девочка, конечно, что-то утаила, что-то упустила. Я, например, не понял, что произошло между ее родителями. Как-то странно, что жена находится далеко от мужа, да еще чуть ли не на передовой, где и гибнет!.. Почему она уехала так далеко? Почему муж ее отпустил?.. Может, Милена что-то не знает, а может, и недоговаривает.
Вполне вероятно, что отец нашел другую. На войне это часто происходит. Мать не выдержала оскорбления и уехала. Урожденная баронесса — такая терпеть не станет.
И отец не смог удержать дочь, потому что не имел прежнего влияния на нее. В шестнадцать лет девушки еще судят слишком категорично и не умеют прощать. Потому и приглядывает за ней издалека, благо есть возможность.
Кстати, узнав, кто ее отец, я слегка опешил. Подцепить дочь министра — неплохой фокус!
Словом, угораздило меня встретить такую особу и что еще хуже — влюбиться. Стечение обстоятельств, длительное воздержание, стресс… И вот пожалуйста — напротив меня сидит голубоглазое чудо, от близости которого бросает в самый натуральный жар.
Допрыгался, парень!..
После взаимной исповеди мы выпили еще полбутылки вина, уничтожили холодные и горячие блюда, вдоволь поговорили. Темы для разговора не иссякали — вообще удивительный случай. Я с женщинами не особо многословен. Раз, два — и в койку. А тут как прорвало. Причем говорил не
Минул час, второй, третий. Время перевалило за одиннадцать вечера. Вокруг нас сновали люди, приходили и уходили посетители, бегали официанты, а мы никого не замечали. Мы были заняты друг другом.
Уже когда часовая стрелка подошла к двенадцати, Милена спохватилась.
— Завтра же на работу! Пора.
В ее голосе прозвучало искреннее сожаление. Я не стал уговаривать посидеть еще. Хотя уходить очень не хотелось.
— Пора так пора.
Подозвав официанта, попросил счет. Заплатил требуемое, накинул чаевые и помог Милене встать.
На улице слегка похолодало. Милена, кутаясь в свою накидку, села в машину. Я завел мотор и покатил по полутемной улице к ее дому.
— Говорят, в Самаке зимы бывают теплые, — сказала она. — А я и не помню.
— Ты была здесь раньше?
— В детстве. У родственницы отца здесь усадьба, мы приезжали, когда мне было лет пять.
— Еще насмотришься… И вообще, по мне, зиму лучше встречать где-нибудь в тропиках. Воздух плюс тридцать пять, вода плюс тридцать. Солнце, пальмы, океан…
Милена улыбнулась. Зябко повела плечами.
— Ты романтик.
«Впервые так обозвали», — хмыкнул я.
Машина подъехала к дому. Я затормозил напротив подъезда. Открыл дверцу и подал Милене руку. Довел ее до двери.
Она повернулась ко мне, положила руки на грудь.
— Спасибо, Артур. Это был замечательный вечер.
«А какая может быть замечательная ночь!» — мысленно добавил я, но не сказал этого. Шестым чувством поняв, что говорить о ночи еще рано, а портить встречу неловким предложением не стоит.
Я вдруг с удивлением понял, что действительно не хочу портить впечатление о себе. Выходит, ее мнение чего-то стоит? Интересно…
— Спокойной ночи…
Она встала на цыпочки и потянулась губами к моим губам. Я немедленно ответил, изо всех сил сдерживая порыв сжать ее в объятиях и целовать взасос.
Вышло нежно и довольно целомудренно. Ну ладно, с целомудренностью перебрал, но все равно — нежно.
— Я позвоню тебе завтра, — сказал я. — В редакцию. После обеда.
— Хорошо, буду ждать.
Я держал ее за талию, слегка прижимая к себе. Сквозь тонкую ткань ладони ощущали горячее тело. Аромат духов и чистой кожи дурманил голову.
Понимая, что долго так не смогу, сам открыл дверь подъезда, поцеловал еще раз и с великим трудом оторвал руки.
— Пока.
С сильно бьющимся сердцем следил, как она уходит, стоял, унимая дыхание. Потом услышал стук двери на третьем этаже. Добрел до машины, сел, немеющими пальцами нащупал ключ зажигания.
«Нет, нежность — штука хорошая. Но еще пару дней — и я превращусь в маньяка! Надо срочно найти бабу. Хоть в каганате (там полно борделей), хоть здесь. Вряд ли Милена ляжет со мной раньше чем через… две-три недели. Не так воспитана. А я до того счастливого дня просто не доживу…»