Пределы вечности
Шрифт:
А затем наступал день, тянувшийся бесконечно и не приносящий ни облегчения, ни радости. Остатки нехитрой снеди закончились два или три дня назад, вода в купальне окончательно застыла. Рилинде казалось, что и она застыла вместе с тонким ручейком, приморозилась к каменным стенам храма, чтобы стать его частью.
Сегодня день пролетал быстрее: сознание Рилинды то исчезало в беспамятстве, то возвращалось с лихорадочным ознобом. На измождённом лице девушки прорезались острые скулы, а когда-то розовые губы выглядели обескровленным бледным пятном. Казалось, кровать колышется вместе
Откуда-то доносились звуки музыки, порыкивание ездовых животных и странный булькающий не то смех, не то кашель; перед закрытыми веками Рилинды вспыхивали огни, ускользали и вновь выныривали. Она чувствовала жар. Кровь прихлынула к голове и застучала в висках. Капельки пота на лбу испарялись от этого жара, а морозный воздух совсем не казался холодным. Рилинда распахнула веки, готовая увидеть, как плавится камень, но вместо потолка полуразрушенного храма увидела купол темнеющего неба, с которого на неё смотрела яркая лилово-красная планета.
– Веруна, – прошептала девушка, удивившись правдоподобности видения. – Совсем как настоящая…
Ей не хотелось отводить взгляд от планеты, ставшей началом жизни на Кериде, но веки наливались тяжестью и держать их раскрытыми стало больно. Когда Рилинда сомкнула ресницы, мир вокруг взорвался обжигающим холодом, а в ушах зазвучал далёкий, но ясный, дрожащий удар гонга, набатом отозвавшийся в голове девушки. Через несколько мгновений мир вокруг погрузился в темноту, чтобы снова вспыхнуть, но уже в другом месте, если не в другом мире.
Рилинда осторожно села и ощупала себя, не раскрывая глаз и не надеясь почувствовать своего тела. Но вместо привычной накидки и мужского белья на ней было надето нечто не поддающееся описанию. Девушка подняла руки, спустила со лба повязку, закрывающую верхнюю часть лица, и с трудом сдержала крик: ей не привиделось и не почудилось то, что произошло – она действительно больше не в храме Отца-создателя.
С первого взгляда девушка уверилась, что находится глубоко под водой: вместо стен или неба вокруг колыхались морские растения, проплывали стайки невиданных созданий – и не рыбы, и не звери. Прибежище Рилинды находилось внутри огромного воздушного пузыря, с внешней стороны которого с громким чмокающим звуком присосавшиеся водоросли вытягивали воду, а сама Рилинда сидела на мягкой губчатой постели, от которой то и дело вверх поднимались маленькие пузырьки. За полупрозрачной плёнкой били водные струи, закручивающиеся в потоки, которые огибали всё пространство за стеной пузыря. Не успела девушка осмотреться получше, как вдруг различила голоса довольно близко от себя.
Не зная, кто приближается – друг или недруг, Рилинда легла и притворилась спящей. Послышался влажный хруст, будто кто-то сдвинул с места заслонку, и девушка поняла, что уже не одна в помещении. Она затаила дыхание и прислушалась.
– Она уже должна была прийти в себя, – сказал грубый женский голос с нотками неудовольствия. – Ты уверена, что эта ланнаа выживет?
– Её потоки далеки, Оналэй, – отвечал другой женский голос, журчащий как струи фонтана. – Исход не близок.
– Подождём пробуждения
– Нлаа будет недовольна нашей медлительностью.
– Я могу встряхнуть её, чтобы быстрее пришла в себя.
– Нлаа будет недовольна. Это недопустимо. Все ланнаа неприкосновенны.
Рилинда прислушалась и выждала немного, опасаясь спугнуть или потревожить гостий, но они больше не проронили ни звука. Когда пауза показалась девушке чересчур затянутой, она решила, что опасность ей пока не грозит, и приоткрыла веки, пытаясь сквозь ресницы разглядеть чужаков, и тут же вздрогнула. Прямой немигающий взгляд существ был направлен прямо на неё.
– Ланнаа готова, – прожурчала одна из них.
Рилинда пригляделась, отмечая некое сходство с человеческими чертами: чуть раскосые глаза располагались там же, где у людей, рот с маленькими острыми зубами приоткрыт, а хрящевые выступы в центре были очень похожи на ноздри, утопленные в приплюснутое лицо, расширенное кверху. Надбровные дуги плавно переходили в волосы, напоминающие водоросли или мягкие плавники. Пальцы, соединённые перепонками, крепко сжимали копьё, а от запястий до плеч тянулись выступающие плавники, уходящие за спину. Обнажённая грудь, покрытая чешуйчатым узором, выглядела точь-в-точь как у людей.
– Насмотрелась? – раздражённо спросила другая женщина и приблизилась к Рилинде. – Или нам покрутиться, чтобы ты и сзади всё разглядела?
– Оналэй, твоя воинственность неуместна, – уверенным движением стражница положила свободную руку на плечо соплеменницы и мягко добавила. – Эта ланнаа не видела раньше таких, как мы.
– Таких, как вы. Я здесь ненадолго, – вторая женщина скинула руку со своего плеча и неловко оттолкнулась хвостом от губчатого пола. – Как только Иларис соизволит появиться, я отправлюсь на сушу.
– Твои плавники красивее моих, разве они не нравятся тебе? – Рилинда наконец посмотрела на грубоватую Оналэй, подмечая различия: её хвост был больше, плавники и водорослевые волосы длиннее и ярче, чем у сжимавшей копьё женщины.
– Отведём её к Нлаа, – хмуро глянув в ответ на Рилинду, бросила Оналэй и пошлёпала к выходу из пузыря.
Женщины свернули за перламутровую раковину, служившую дверью в комнату. Скребущий звук отодвигаемых жаберных дуг высотой с Рилинду заставил девушку содрогнуться от мысли, что где-то здесь обитает чудище, способное поглотить целиком обратившегося драккана. Вначале она даже замерла зажмурившись, но затем заставила себя вдохнуть глубже и расслабиться. Если эти существа заметят её страх, они могут оскорбиться или счесть Рилинду недостойной своего расположения.
Она проследовала за своими сопровождающими вглубь узкого тоннеля, прогрызенного очередным неведомым монстром – на лавовом камне остались отметины от зубов. Рилинда во все глаза смотрела на чёрный вулканический камень, украшения из которого стоили дороже тренированных дрейков – полированный камушек размером с ноготь, сплавленный с золотом, составлял когда-то приданое матери и был вставлен в печатку отца. А здесь, под водой, этого камня было столько, что можно было инкрустировать дворец императора, и ещё осталось бы на половину столицы.