Предначертание
Шрифт:
– Это не я, – ощерился Городецкий. – Это политика теперь новая. Коминтерн прикручивают, и жидков коминтерновских – в первую очередь.
– Ага, – покладисто кивнул Гурьев. – Новая мода, значит. Выходит, правильно я угадал. Это мы, часом, не Гитлера ли полюбили?
– Нет, это свои нюансы. Конкуренция и всё такое. Все евреи – троцкисты, ты что, не знаешь? А не троцкисты – так зиновьевцы.
– Хорошо, что мы с тобой, Варяг, настоящие природные русские люди. Ты – совсем, а я – хоть наполовину.
– Не
– Ну да. А кстати, мне прописочка требуется. Посодействуешь?
– Вопрос на контроле, – кивнул Городецкий. – А ты с чем приехал-то?!
– Ну, с этим у меня проблем нет. Как говорится, лучше настоящих. Ну, поменять придётся, конечно.
– И это сделаем. А имя? Ты под своим именем въезжал?
– Имя – Яков Кириллович. Это нормально. А вот фамилия у меня другая будет.
– Да-а-а?! И какая же?!
– Царёв.
– Чего так?
– А так. Потом расскажу.
– Да всё сделаем, в цвет всё будет, Гур. Всё и впишем – имя да фамилию. И паспорт, и трудовую карточку. Знаешь, что такое?
– Конечно, знаю. И кем ты меня собираешься – как это теперь называется – оформить?
– А кем захочешь. Могу даже в аппарат устроить.
– А должность?
– Истопником, понятное дело, – Городецкий посмотрел на Гурьева.
– Это можно. Но – предупреждаю: я быстро пойду на повышение.
– Куда?!
– В управдомы.
Городецкий дико посмотрел на Гурьева. И – захохотал. И вдруг – резко оборвал смех, насупился:
– Погоди-ка. А что с кольцом? Нашёл?
– Почти.
– Поясни.
– Кольцо здесь, Варяг. В Москве.
– Что?!?
– Думаю, в шифровальном отделе.
– Как так?!
– Они что-то ищут. Не знаю, что. Похоже – что-то очень важное. А может, наоборот – думают, что важное, а на самом деле – чепуха.
– Мне туда хода нет, Гур. Прости.
– Это пока, Варяг. Пока. Там увидим.
Монино, санаторий-усадьба «Глинки». Октябрь 1935
За разговорами время пробежало быстро. Впрочем, Говорил, в основном, Городецкий, – Гурьев больше слушал. Пока. Давал Варягу выплеснуть всё.
Они подъехали к воротам, вышли из машины. Городецкий, сняв фуражку, пригладил волосы, с недоумением огляделся. Гурьев, ободряюще ему улыбнувшись, поколдовал над замком калитки, которую не сразу удалось Городецкому разглядеть, и калитка бесшумно – видимо, петли были отлично смазаны – распахнулась.
– А почему – Глинки-то? – опомнился вдруг Городецкий.
– Яков Вилимович Брюс – говорит тебе это что-нибудь?
– Ну, кроме того, что вы с ним тёзки, я немного знаю, – пожал плечами Городецкий. – Птенец гнезда Петрова, так их, вроде бы, называли?
– И это, дружище, и это. Но не только. Место здесь особенное – ещё с Брюсовых времён якобы заколдованное. Именно то, что нам нужно – тишина и покой способствуют размышлениям.
Гурьев шагнул за ограду, и Городецкий, хмыкнув, последовал за ним.
– Эй! – громко окликнул Гурьев, останавливаясь в паре метров от крыльца. – Есть кто живой?
Минуту, другую никто не отзывался. Потом раздался надтреснутый голос – рука Городецкого невольно потянулась к пистолету за брючным ремнём:
– Ну? Кого нелёгкая ещё принесла?
– Того самого. Выходи, покажись, – человек, зверь лесной, дух честной.
Дверь распахнулась – так же бесшумно, как и калитка – и на пороге появился сгорбленный старикан со всклокоченной седой бородёнкой, в кацавейке, рубахе навыпуск, перехваченной ремешком, картузе, плисовых штанах и сапогах «всмятку». Приложив ладонь к бровям, всмотрелся в гостей:
– Хто ето? Не признаю…
– Да будет вам, Игорь Валентинович, – усмехнулся Гурьев, с удовольствием оглядывая сторожа-смотрителя усадьбы. – Свои это. Свои.
Перемена, произошедшая со «стариканом», без всякого преувеличения, потрясла Городецкого. Сейчас перед ним стоял не старый подагрик, а пожилой, но ещё полный сил бывший – да полноте, бывший ли?! – офицер, ротмистр, а то и бери выше – полковник, не утративший ни выправки, ни жёсткого, пронизывающего, свинцового взгляда. И взгляд этот, обращённый на Городецкого, говорил: с каких это пор, Яков Кириллович, у вас большевички-советчики-комитетчики в своих числятся?
– Здравия желаю, Яков Кириллович, – произнёс «старикан», поднося руку к своему нелепому картузу и так щегольски выпрямив ладонь при отдании воинской чести, что у Городецкого возникло ощущение – не картуз это, а парадная каска выпускника Пажеского корпуса. – С возвращением. Прикажете завтрак?
– В малую столовую, с камином, – кивнул Гурьев. – Познакомьтесь. Городецкий, Александр Александрович, работник аппарата ЦК.
«Старикан» ловко спустился с крыльца, подошёл к Городецкому, протянул руку:
– Глазунов, Игорь Валентинович. Лейб-гвардии его величества кавалергардского полка ротмистр, временно в отставке. Городецкий Александр Арсеньевич – не родственник ваш?
– Так точно. Отец, – кивнул Городецкий, пожимая протянутую руку.
– Добро пожаловать в наши палестины, – улыбнулся ротмистр, давая улыбкой этой понять, что Городецкий признан таки «своим». И повернулся к Гурьеву: – Четверть часа, Яков Кириллович, с вашего соизволения. Проходите, пожалуйста, располагайтесь.
Кивнув ещё раз, Глазунов скрылся за дверьми. Городецкий посмотрел на Гурьева бешеным взглядом и пробормотал: