Предназначение
Шрифт:
– Кра!
А что у него под рубахой кроме тоски – печали может быть?
Их род со всем миром в ладу жил. Древу – отцу дары нес, за мудрым словом к нему шел. Прародителя Бэра чтил. Рода уважал. Птицу, зверя лесного зря не бил, не трогал. У леса согласия просил. А потом к нему же и жертвы нес. Души хоть и звериные, но все же души. И опять же кому то в родстве приходятся. А дедко Вран сказывал, что несть числа людским родам. И ну, как взъярится, исполчится кто, что родича загубили?
Вран же с нижней ветки, слетел на землю, и не
– Кра…
– Слышал уж. Ешь на здоровье.
Вран придвинул кус к себе лапой и принялся неторопливо ощипывать его со всех сторон.
– Меня Радком, Радогором значит, зовут. Мать – покойница, которой я и в глаза не видел, Ольхом нарекла, да волхв переиначил. Сказал, что так лучше будет. Де, не для воина это имя.
Вран оторвался от хлеба, поднял голову и снова окинул его внимательным взглядом. После чего одобрительно, как показалось Радку, изрек.
– Кра… Кра….
– Тоже так думаешь? – Спросил Радогор. – Вот и он так подумал. Радогором, понятное дело, лучше зваться. Но уж больно грозно выходит. Радогор… и Ольх. Древо зеленое, нарядное да певучее. И норовом помягче. Податливое. И к руке отзывчивое. А Радогор? Будто камень великий на спину валится. И вот – вот сомнет. И мокрого места не останется.
Радко замолчал, глядя на птицу, которая с мудрым видом выслушивала его речь
– Радко… Дедку на старости в радость было. А мне сейчас от того какая радость? Дедку тоже Враном звали.
Птица бестрепетно сидит и вслушивается в его слова.
– А бурого Ягодкой кличут.
Взмахнула крыльями и, захватив хлеб клювом, поднялась на вершину дерева.
– Кра – к!
Поднялся и Радко.
Обернулся, чтобы посмотреть на бэра. Косолапому не до него. С головой забрался в муравьиную кучу. Визжит от жадности. Муравьи по нему, как по дохлой лягухе ползают. Донимают, жалят безжалостно, но прогнать не могут.
Вскинул мешок на плечо, подумав, что хорошо бы к ночи набег догнать. Ночью и подойти проще, и уйти легко. А, впрочем, прежде подойти! А уйти… Это уж как получится.
Солнце катится медленно и неохотно к закату клонится. От его ног отстает… и хмурится Радко, и ворчит, но так чтобы божье око не поняло, не расслышало. А если и ворчит, то так, без злобы, чтобы беды не было. Разгневается и не захочет лик свой показывать. И скроется так, что средь бела дня ночь наступит. И попробуй умиротворить его потом, чтобы лик свой заново миру явил.
Бегут ноги, торопятся.
И кажется ему, что слышит он людской говор. И спешит еще больше. Остановился и замер, весь обратившись в слух, боясь и веткой хрустнуть. Говор слышался отчетливо и птичий растревоженный гомон не мог заглушить его. И почти не таясь, посчитав, что за плотной стеной деревьев вряд ли заметит, не привычный к лесу, взгляд. Бэр, наконец то, покончивший с
Радко забеспокоился. Как бы его лохматый приятель не привлек внимание и не встревожил тех, чьим следом он идет. И успокаивающим ворчанием дал ему знать, что и в мыслях не держал, чтобы бросить его одного. И как бы не торопился, готов ждать его хоть до самой ночи. Бэр немного успокоился, но продолжал обиженно выговаривать ему, припоминая и полуголодное существование и долгий, утомительный путь.
Пришлось ждать.
А Ягодка, поняв, что его не собирались бросать, успокоился и уже не торопился. Шел косолапя, в перевалку и бормотал, бормотал… надоеда. И даже сердитый голос Радка не мог заставить его шагать быстрее.
– Одного оставлю! – Наконец, пригрозил он, теряя последнее терпение.
И вызверился на бурого, как только тот подошел ближе.
Но бэр в его угрозу не поверил. И деловито толкнул его в бедро мордой, давая понять, что давно слышит запах вяленого мяса, а на зуб до сих пор не попробовал. И Радко, его, может, единственный друг на всем белом свете, с ним по непонятной причине, расставаться не спешит. И снова жалобно заскулил. А когда понял, что друга таким способом не проймешь, добавил голоса и требовательно рыкнул.
Радко понял, что словами от косолапого не отобьешься. Но все же попробовал его устыдить.
– Все сейчас переедим, а дальше что? Твою лапу по переменке прикажешь лизать?
Но его веский довод пролетел мимо. Ягодка и глазом не моргнул. Не мигая следил за его руками, глотая слюну. И пришлось таки браться за мешок. Получив вожделенный кусок, наспех проглотил его и снова полез мордой в мешок.
– Будет! Сам теперь ищи. Или жди, когда время выйдет. – Отмахнулся Радко от него, прислушиваясь к шуму к лесу. Тому, кто его слышит, лес многое может сказать. А его род умеет слушать и понимать его язык. Волхв Вран и то удивлялся их умению.
– Кра…
Скосил глаза вверх, к вершинам деревьев. На одной из них сидел, глядя вниз, его новый знакомец. И пытается что – то сказать. Эта птица не только разбирает человеческий язык, но и сама говорить может. Не верил, когда люди говорили, когда дедко сказывал, пока сам не услышал. Но сейчас вран не говорил. Смотрел на него умными глазами и…
– Кра…
Но ему и этого было достаточно. Одним броском перелетел вперед и скрылся за деревом. А от него, не останавливаясь, к другому. Застыл за ним, прислушался к шелесту листвы и сорочьему треску. Зажал в левой руке лук и несколько стрел. И перелетел еще на несколько саженей. Лес редел на глазах. Упал в траву и ползком, старясь не шевелить траву, пополз к дороге. Оказывается скрадывать человека не сложнее, чем скрадывать зверя. А, может, и проще. У человека и глаза по иному видят, и ухо по другому слышит. До дороги не больше нескольких шагов.