Предновогодние хлопоты II
Шрифт:
Мать обняла его, прижала к себе, от неё пахло чистой стираной одеждой и домашним уютом. Сжимая его руки, она что-то горячо и быстро говорила, он же кивал головой и ожидал момента, когда можно будет вставить слово о деньгах. Он сказал ей, что шёл к ней, но поскольку они увиделись, то уже нет надобности заходить домой. Он-де сейчас лежит в больнице (проблемы с печенью), и ему срочно понадобились деньги на лекарства (сама знаешь, какие сейчас у нас больницы). Говорил он всё это, потупив взор в землю, иногда поднимая на мать глаза, в которых стояли натуральные слёзы, добавив в конце, что непременно зайдёт и занесёт деньги,
Мать трясущимися руками достала из кармана обтрёпанный кошелёк, отдала ему всё, что в нём было, что-то чуть больше тысячи рублей, задержала его руку в своей, говоря: «Максюта, давай поднимемся к нам, я ещё денег добавлю, я вчера пенсию получила». Лицо её было печально, глаза слезились. Он, быстро ответил, что этих ему денег вполне хватит, чмокнул мать в щёку и быстро пошёл прочь. Он обернулся на её тихий окрик: «Максюта…», хотел улыбнуться, но не смог: его так ломало, что вместо улыбки вышла гримаса. Махнув рукой, он скрылся за углом дома.
– – —
Молодой и разбитной водитель старого «Москвича» нагло заломил двойную таксу. Максим не стал торговаться. Он чувствовал себя разбитым и усталым, первые признаки близкой ломки, раздражительность и нервозность, гнали его домой.
В дороге он мысленно подгонял водителя, хотя тот ехал споро. Хамоватый парень крыл матом пешеходов и водителей, весело заговаривал с ним, но он отвечал ему неохотно и односложно, а потом и вовсе показал, что не испытывает удовольствия от общения с ним, откинул голову на подголовник и закрыл глаза.
Он делал вид, что дремлет, но страдания уже подступили: он мёрз, крутило живот, болели колени.
«Печку включи посильней», – попросил он водителя, не открывая глаз. Тот удивился: «Да она и так жарит во всю», и включил вентилятор печки на большие обороты.
Иногда Максим разлеплял глаза, сонно поглядывал на дорогу и вновь их закрывал. Он с раздражением думал об «иждивенцах»: ненавистном Эдике и дурочке Лане, от которых давно нет никакого прока, о том, что в этой ненасытной компании, деньги, сколько бы их ни было, разлетятся быстро. Его «коллеги» плыли по течению в утлой лодке, где кормчим был он. Ни Лане, ни Эдику денег было взять неоткуда. Родители Эдика и Ланы давно сменили замки в своих квартирах, встреч с ними не искали, фактически отказались от них. Маленькая команда полностью зависела от его инициатив, безропотно выполняя его идеи. Думал он и о том, что будь сейчас лето, он непременно махнул бы куда-нибудь на юга, к морю, и там с интересом потратил бы свои деньги, но на горизонте была долгая питерская зима, а у Эдика имелась тёплая квартира, в ней, как в норе, можно отлежаться до весны. Куда-то сдвигаться не хотелось, сейчас ему хотелось роздыха.
Он заторможенно прокручивал в голове варианты своих дальнейших действий, их набор оказался мизерным. Возникла острая дилемма: остаться у Эдика и тратить деньги на всю компанию (тогда они быстро разлетятся), или уйти на время и снять где-нибудь тихий угол, в этом случае денежки уходили бы только на себя любимого, а срок благополучной жизни удлинится. После, когда деньги закончатся, можно было бы вернуться к Эдику, наплести с три короба (менты выловили, в больницу попал), – да мало ли чего можно будет наплести? И хотя в его рассказы не поверили бы, но обратно бы взяли, нужно было только прийти с «подогревом», ну,
Он ничего не решил. Дилемма повисла в воздухе неразрешённой. Сейчас требовалась «подпитка» и сиюминутное решение могло быть единственным: эту ночь он проведёт в тепле у Эдика, а завтра с утра, вновь вернётся к этой теме и окончательно решит, что делать. Но и это решение успокоения не принесло, голова разболелась сильнее, остались смутные гложущие ощущения безысходности и нехороших предчувствий того, что никаких решительных действий он не сделает, а останется жить у Эдика: перемен, вообщем-то, не хотелось, перемены – напрягали, страшили, создавали неудобства. Глаза он открыл от голоса водителя, толкнувшего его в бок:
– Слышь, кирюха, подъём. Приехали. Бадаева улица. Где тебе тормознуть?
Максим сонно огляделся.
– Здесь. Только ты к последней парадной подкати, братан.
– Слушай, командир, – водитель недовольно скривился, – может, ногами дойдёшь, а? Здесь можно без подвески остаться – ледяные колдобины на колдобине.
Максим взметнулся с искривившимся от злобы лицом.
– Я не понял?! Бабки, значит, в тройном тарифе зарядил, а мне ноги обламывать предлагаешь? За лоха меня держишь, бомбила? Подвеска у него дорогая! Да по твоей сраной машине разборка давно плачет.
Парень помрачнел, обиженно проговорив:
– Ну, люди пошли, ващще! Два шага не пройти, блин горелый.
Максим стал закипать.
– Давай к последней парадной я сказал.
Водитель глянул на него и больше спорить не стал. На первой передаче он аккуратно подъехал к парадной. Максим, выходя, выругался и так хлопнул дверью, что машина качнулась.
Рыская глазами, он открыл входную дверь. Поверх почтовых ящиков лежала стопка потрёпанных книг, перевязанная крестообразно верёвкой, он прихватил её.
Проехав на лифте на этаж выше, он спустился по лестнице на свой этаж, крадучись прошёл к двери, встав на цыпочки, вытащил из короба заветный пакетик и неожиданно противный голосок в голове издевательски проговорил: «Решаешь, решаешь, а вот прямо сейчас, какой-нибудь любознательный чудила, возможно, заглядывает в твою замечательную банковскую ячейку».
Максим заскрипел зубами.
– – —
Дверь ему открыла Лана. На её сероватом, с впалыми щеками лице с потухшими глазами, застыло страдальческое выражение.
– Максик! Заходи, – проговорила она, пытаясь изобразить на лице радость, а когда он вошёл, разглядев его в новой одежде, восторженно воскликнула:
– Вау! Ну, ты, в натуре, Ален Делон. Нормально отхватил себе шмотья. Блин, классный прикид! А шузы просто супер. Ты прямо на артиста стал похож!
Максим криво ухмыльнулся, невольно отметив про себя: «Абсолютно не завистливая, дурочка», и пробурчал:
– Ален Делон не пьёт одеколон.
Он достал из пакета свитер и швырнул его Лане: