Предпоследняя правда
Шрифт:
Ее забрали, потому что она дочь Андрея Петровича. Он заставил Ольгу Алексеевну забрать ее. Она не хотела ее забирать, она и переночевать у них не хотела, даже присесть отказалась. Брезгливо морщилась, кривилась, когда открыли шкаф, чтобы достать вещи, а оттуда вывалились бутылки. Но ведь это она во всем виновата! Из-за нее мама пила!
«Ненавижу, ненавижу… — твердила про себя Нина. — Буду жить у них и ненавидеть, а потом отомщу…»
ПОТОМ отомщу… Никто не станет вступать в прямую конфронтацию, если ты еще не взрослый и от всех зависишь.
— Как она пойдет?! Без приглашения! Без платья! — перечисляла Алена.
Андрей Петрович притянул
— Алена! Смотри у меня, Алена! — притворно строго сказал он. — Три сестры Смирновы — это звучит гордо. Ты меня поняла, кисонька?
— Мяу! — свирепо ответила Алена.
Андрей Петрович дремал на диване в гостиной, Ольга Алексеевна сидела рядом, проверяла курсовые работы, изредка взглядывала на мужа — лицо усталое, даже во сне…
… Бедный Андрей Петрович, за что ему все это?.. 12 лет назад он сразу сказал: «Катькин хахаль — плесень!» Спекулянт, фарцовщик — плесень.
Катька была студентка, он старше Катьки, лет тридцати, слишком хорошо одетый, слишком свободный. Представился инженером. Катька жила дома, с ними, иногда ночевала у него. Сожителя ее Андрей в дом не пускал, но Катьку же не выгонишь!..
Андрей вел себя идеально, хотя Катька и не его сестра. Сказал — если он тебя бросил, мы ребенка вырастим, но если не бросил, чего не женится? Катька умничала, кривлялась, — вы не понимаете, у него сейчас дело государственной важности. Девочку он, правда, признал, дал ей свою фамилию. Катька все пела над ребенком: «Нина Кулакова, Нина Кулакова».
Как-то вечером Катька оставила ребенка Андрею и через час примчалась домой счастливая — за ребенком. Сказала, что он забирает их к себе. Ушла, но через день вернулась домой. Его задержали на улице, на глазах у Катьки. Катька подбежала, но ее не подпустили. Она видела, как из его кармана достали пачку денег.
Андрей по своим каналам узнал: в момент задержания в кармане Кулакова Н.С. находилось 34 тысячи рублей — зарплата за двадцать лет работы инженером.
…После того как началась кампания в прессе, в один день появились статьи в «Ленинградской правде» и в «Вечернем Ленинграде», Андрей ночью вывез Катьку с ребенком в деревню. Катька упиралась, хотела идти на суд — черт его знает, что бы эта сумасшедшая там вытворила!.. Чтобы не рисковать, — чтобы им не рисковать, ей нужно на время спрятаться. Катьке-то было все равно, что она теряла — институт? Да плевать ей было на институт! Слава богу, Катька не была его женой или официальной сожительницей, осталась в стороне. Если бы они были женаты, Андрею Петровичу — все, каюк. Родственник-крупный валютчик — это не только с поста вылететь, а из партии.
…Андрей Петрович вел себя на пятерку, убеждал Катьку, объяснял: «Ты только представь, он валюту лапал, доллары, а потом ЭТИМИ РУКАМИ твоего ребенка трогал…» Катька тонким голосом отвечала: «Подумаешь, доллары… я его люблю».
Всю дорогу от Ленинграда до подмосковной деревни Катька твердила: «Я не верю, что его расстреляют, я буду ждать».
Они отправили Катьку в деревню, а вернуть забыли…
Нет!.. Они не подличали, не лишали Катьку жилплощади в их общей квартире, Андрей ездил к ней, уговаривал вернуться, но Катька отказывалась, и так все пошло потихоньку уже без нее. Когда райком дал им квартиру в Толстовском доме, нужно было сдать старую квартиру, и Катьку пришлось выписать. Получилось,
Книга «Диалектический материализм» 1954 года издания, десять глав и заключение, выучена Ольгой Алексеевной наизусть. «В произведении „Материализм и эмпириокритицизм“ В.И. Ленин разоблачил нелепые приемы, употреблявшиеся идеалистами… Идеализм вопреки науке и здравому смыслу объявляет первичным сознание, а материю, внешний мир считает вторичным, производным от сознания…» Марксистское решение основного вопроса философии является всесторонним, материя первична, сознание вторично, но Катька как будто вернулась, как будто все время рядом… сидит здесь, в гостиной первого секретаря райкома, и тонким голосом заявляет: «Подумаешь, доллары»…
Разве можно сердиться на мертвых? Ольга Алексеевна сама себе удивлялась — оказывается, можно.
Родителям Виталика действительно было безразлично, сколько девочек придет на день рождения сына, — сестрой Смирновой больше, сестрой Смирновой меньше.
Вадим Ростов и Светлана Моисеева жили в первом дворе Толстовского дома в подъезде налево от арки, напротив Смирновых. У них был открытый дом, в котором собирались друзья, друзья друзей, знакомые знакомых, — всем было лестно побывать у знаменитостей.
Светлана Моисеева не была в полном смысле слова знаменитостью. Она пела в Кировском театре, меццо-сопрано, вполне удачно исполняла вторые партии: партию Ольги в «Евгении Онегине», Амнерис в «Аиде», Лауры в «Каменном госте», Марфы в «Хованщине», ездила на все заграничные гастроли, — ее всегда брали. Правда, злые языки шептали — голос у Моисеевой скромный, верхи слабоваты, играет она лучше, чем поет, и ее неуязвимое положение в театре объясняется не талантом, а мужем, — жене Вадима Ростова не откажут ни в роли, ни в гастроли.
Настоящей знаменитостью был Вадим Ростов, победитель международных конкурсов: первое место на конкурсе пианистов имени Вана Клиберна, затем на конкурсе имени королевы Елизаветы в Брюсселе. Ростов много гастролировал за рубежом, в Ленинграде бывал редко, и каждое его выступление в родном городе становилось событием. Кроме светской публики и меломанов на его концерты традиционно приходили консерваторские профессора и филармонические старушки, — ведь это НАШ Вадим Ростов, наш мальчик. Вот он впервые на сцене филармонии с пионерским галстуком на груди — Второй концерт Сен-Санса, вот он выпускник консерватории, ученик профессора Серебрякова — на концерте выпускников играл «Аппассионату» Бетховена экспрессивно и одновременно романтично, с редким сочетанием филигранной техники и эмоциональности, — уже тогда было ясно, что у нас растет солист международного уровня. Наша гордость, Вадим Ростов, прошел путь к славе на наших глазах.
Виталик Ростов, единственный сын Светланы и Вадима, жил в Толстовском доме уже очень давно — четыре года. Он еще нигде не жил так долго. За первые три года жизни Виталик переезжал пять раз. Каждые полгода они — мама-папа-Виталик-нянька-домработница — оказывались в новой квартире. Светлана Моисеева любила менять жилье, любила слова «варианты обмена», и ее муж, узнав о новых «вариантах», цитировал Райкина: «Меняться бум? Бум меняться, я тя спрашиваю?» — и сам себе отвечал: «Меняться бум».