Предрассветные боги

Сергеева Александра

— Мара своей божественной волей строго наказала: полонянок не мучить и кормить от пуза, — влезла девчонка, сделав вид, будто ее кто пригласил к разговору. — Тому вождю, что пытала в селище о Чернобоге. Дабы после слабость наших баб помехой в пути не была. Знать, точно сюда вернемся. Умыкнем наших, — уговаривала она недоверчиво сопящему отцу.

— Против божественной воли Мары даже Чернобог не устоял, — недовольный его сомнениями напомнил Драговит. — Не то, чтобы каким-то там смертным кочевряжиться. Все исполнят как миленькие. И откормят, и в путь соберут. И от бед укроют до нашего возвращения.

Как переговорили, так и оказалось: в следующем же селище Ирбис еще сколько-то своих баб обнаружил. Здешнему вождю Мара повелела недавних полонянок опять же откормить и отправить в то первое селище — пусть в одном месте их ожидают. В прочих селищах людей из Рода Ки не нашлось, чему Ирбис опечалился. Перунка еще добавил: счел, сколько его сородичей полонили. И выходило, что немало их сгинуло дорогой, или отправлено мыкаться по каким другим местам.

А земля вокруг,

меж тем, вновь постепенно вспучивалась высокими холмами и малыми горами. Они, словно назад в родные горы повернули, сделав круг. Где-то в стороне на полудне за широкой рекой оставался некий озерный край, где селища сакха росли, как грибы. На то все расспрошенные указывали согласно, без обмана или путаницы. Но, Чернобог выбрал для себя иное место ближе к полуночи, в малых горах. Мара с Перуном стремились к дому бога, что обустроили для него в скрытом от народа месте. Где мальчишек с малолетства обучали воинскому делу, безжалостно отбирая их у матерей и давая повод к гордости их отцам. Доля воина, хоть и опасна, но все ж более сладка, чем жизнь копателя камней или соли, кузнеца, пастуха или раба, копающегося на полях. Потому-то логово Чернобога окружали люди, каждый второй из коих носил меч и вдолбленную в него с детства единую цель: умереть за своего бога. И было их — тьма. С одной стороны поглядеть: чем больше впереди народу, тем шире поток силы, что потечет к Маре с Перуном. Однако и риск сгинуть от стрелы или копья велик, но горцы о том не печалились вовсе. Как-то излишне уверовали они в могущество богини смерти, грозной даже для жителей Прави. Погубившей земное воплощение могучего властителя Черной Нави с его войском столь легко, что до сей поры не верилось. И потому по неведомым горам мужики шли легко, не примериваясь к поражению. Правда, все чаще натыкались на малые ватаги оружных сакха, но лишь сожалели, что под покровом великой богини смерти проходили в двух шагах невидимками, не смея убивать ненавистных черноглазых. Но согревались надеждой, что уж в самом-то логовище они душу отведут.

Глава 3

Глава 3

Мор

Видать, Чернобог не слишком жаловал свой народец, коли зарылся от него, почитай, в безлюдных дебрях. И не просто, в каком особо укрепленном селище, а в кольце воинских поселений за широкой рекой, где сторожили каждую переправу. Будто страшился он чего, хотя навряд сие возможно. Мара с Перуном на расспросы о том отмалчивались, да и вообще, ровно затихли в ожидании чего-то пакостного. Не скрываясь, все слушали и слушали эту землю — понятно: искали то, за чем пришли. Но, похоже, удача не шибко-то спешила к ним навстречу. А воины сакха уже к концу девятого дня пути от Великих вод — ровно по истечении тыждня — засновали муравьями. И боги останавливали ватаги через одну, вытворяя с ними одно и то же. Поначалу сгоняли с коня вожака и пускали его разглядывать дорогу под ногами, будто он впервые ее увидал. Воины — кто дивился на этакую придурь, кому и дела не было — терпеливо ожидали окончания мытарства. Солнце-то жарило немилосердно, а они, мечтая о тенечке, парились в коже с аясовыми нашлепками да на разозленных конях. Волки, будто нарочно, крутились вокруг: глаз-то их неймет, а вот запах приводил гривастых в ужас. Оттого и плясали те на месте, норовя заехать невидимым кровожадным врагам копытом, куда попадет. Мара же с Перункой ловко сновали меж коней, касаясь руками всех подряд. И без слов понятно: коли боги так жадно сбирают силу, стало быть, готовятся к чему-то нешуточному, на что и прочим не грех насторожиться. Еще через день наткнулись на первое воинское поселение, окруженное высоким земляным валом, на верхушке коего были понатыканы колья, заплетенные колючим кустарником. Три без малого десятка воинов здесь обихаживали несколько заморенных юных девок. Детишек видно не было, отчего горцы поняли сразу: не свои бабы, полонянки, что за женок не почитают, сильничая всем скопом. Дико такое было до судорог в кулаках, и мужские сердца едва не выпрыгивали прочь в попытке унять ненависть.

…………

Мара мгновенно оценила разлагающее действие этого зрелища на команду, состоящую из молодых мужчин, половина из которых не имели жен. Если же учесть всеобщий дефицит женщин во всех Родах Белого народа, то проигнорировать их эмоциональный срыв она не могла. Это ведь только первое поселение такого рода, и если сейчас мужиков зажать, то в любом следующем такая пружина стопроцентно выстрелит, ломая все планы. До скрежета зубовного не хотелось вмешиваться в местные реалии, но Перун, обозначив перед ней ту же проблему, предложил выключить из игры этот отряд максимально естественным образом. До человеческой хитрости ему, конечно, далеко, но, следуя логике, он вывел: если нельзя убивать, привлекая внимание, то уложить надолго с каким-нибудь заболеванием вполне приемлемо. И даже полезно, поскольку на всех планетах, где ему случилось побывать, начало любой эпидемии стягивало к ее эпицентру всеобщее внимание аборигенов. Отвлекало их от прочих проблем, мгновенно теряющих свою актуальность. Это, по его мнению, решало и вопрос с рабынями, которые в условиях неисполнения надсмотрщиками своих функций автоматически получали большую свободу и к моменту возвращения горцев могли приготовиться к дальнему походу — мужики все равно не смогут

их бросить. Так пусть женщины хотя бы приведут себя в надлежащий вид, приготовят коней и запасы в дорогу, чему никто не сможет воспрепятствовать — ни один абориген не переступит границы поселения, где больны сто процентов жителей. И людей из него не выпустят, чтобы эпидемия не распространялась.

На осуществление Перунова плана пришлось отвести сутки, что попутно решало проблему полноценного отдыха коней. Сакха доводили до неработоспособного состояния поэтапно по несколько человек, для начала выкачивая из них почти всю энергию — оставляли жесткий минимум, не позволяющий сердцу останавливаться. Потом закладывали в мозг программу имитации организмом симптомов лихорадки, периодически посещающей Белый народ и знакомой Маре не понаслышке. В полдень к поселку подошел отряд из десятка воинов, навстречу которому вылетели две перепуганные зареванные девки, сообщившие про падеж половины личного состава и готовности второй половины последовать их примеру. Реакция командира отряда превзошла самые смелые расчеты Перуна: тот впал в самую настоящую истерику, отпихнув ногой прилипшую к ней рабыню и попытавшись немедленно удрать подальше от опасного места. Однако служебный долг вернул его весьма оперативно и вынудил выставить охрану на дороге, пролегающей мимо поселения. Воины отчаянно трусили, но возражать не смели. Уже к вечеру оживленная прежде трасса опустела окончательно — соплеменники умирающих от ужасной болезни объезжали очаг инфекции где-то западнее. А на основной дороге к неизмеримому облегчению смывшихся спонтанных сторожей выстроили уже настоящие заставы.

…………

— Умницы, — хвалил Перун девчонок, глотающих мясо вперемежку со слезами. — Здорово вы их напугали, а еще страшились. Теперь эти уроды сюда не сунутся.

— Тебе легко веселится. И смелым быть легко. Тебе все легко, а мы простые. Нам всегда страшно, — попеняла ему Лунёк, подсовывая отважным поневоле полонянкам лучшие куски.

Семь их подружек по несчастью настороженно водили глазами пришельцев, невесть, чем скрутивших ненавистных хозяев. Да еще водивших дружбу с большими волками. Девки сидели у костра тесной кучкой, наедались за весь срок полуголодного мытарства в рабстве, но радости не выказывали. Заразы они не боялись — Мара внушила им покой на сей счет. Но, шибко печалились о своей судьбе, потому, как не ведали, что могут сотворить с ними подозрительные к хворобе сакха. А ну, как убьют, не поверив в то, что лихорадка их миновала. Парвит со Званом, коим и удалось подбить двух самых смелых из полонянок на обман хозяев, начали подкатывать к ним. Дескать, чего вам тут сидеть при таких-то делах? Не лучше ли уйти прочь в их Белого народа пределы, где обиды им чинить не станут. Примут в Род, как дочерей, а там уж и мужей они себе найдут достойных, и заживут!..

Особо разливался песнями заманчивыми Парвитка — одна из обманщиц по имени Янжи пришлась бесшабашному по сердцу. Невысокая, ладненькая, кареглазая, темноволосая и очень милая. Обликом она здорово отличалась от сакха — сразу видать, что сродни иному народу-племени. Карие глазки у нее вытянуты малыми рыбками, скулы припухлые, ротик мал, но красавица все ж таки — ничего не скажешь. Да и сообразительней прочих, и бойчее. К тому же, ладно управлялась с луком — за него, как схватилась, так уже не выпускала. И коней понимала с детства в родном кочевье, жившем до гибели вечными блужданиями. Из семи полонянок пять были из того же народа. А остатние две боле напоминали самих сакха с их жесткими, у многих кучерявыми волосами и огромными, черней ночи глазами. Мара, конечно, поколдовала над сродственницами Янжи, дабы успокоить, но повелевать их волей отказалась наотрез:

— Если они и пойдут с нами к Великой реке, так только своим соизволением. А нет, так пусть двигают, куда хотят — мне до этого дела нету. У меня два заделья: вернуть вас домой живыми, и задумку вызволить дальних родичей насмарку не пустить.

— Два заделья? — прикинулся дурачком Парвит.

— Остальное вас не касается, — отрезала богиня. — А ты вот, чем кривляться, припомнил бы лучше лицо Недимира. А к тому и его кулаки. Случись вам явиться домой без обещанных гостей, он с вас по десять раз на дню шкуру драть станет. С вас, — холодно ткнула она. — Ибо со мной, как не ярись, воевать, руки коротки.

Девки шушукались промеж себя до полуночи. Лунёк пролезла в их кружок и с горем пополам на пальцах убеждала неверующих в доброте спасителей, что испытала на себе. А когда горцы разобрали своих коней и наладились в путь, полонянки выказали-таки, свое решение. Мол, возвращаться им из полона некуда — семьи их давно за кромкой. А другие родичи, коли и остались, так поди-ка их сыщи в степи, пределов коей никто не ведал. От клятых сакха все народы бегут, как от степного пожара. Вот и выходит, что верней всего те же сакха поймают их в пути и вернут. А то и прибьют за побег — такое не редкость в их селищах. Стало быть, одна им нынче дорога: в земли светловолосых богатырей из-за гор, кои, глядишь, и вправду не обидят. Хуже, чем здесь, уж точно быть не может.

Но, тем дело не кончилось. Янжи и вторая обманщица Баира явились не проводить светловолосых спасителей, а сопутствовать им. Нацепили юнацкой воинской одежи сакха, увешались оружием и привели оседланных коней.

— Или с вами пойдем, — намертво уперлась Баира, — или без вас, но по следу. Уж лучше в битве сгинуть, чем еще хотя бы день скотиной прожить.

Мужики, что одолели дорогой язык сакха, на коем говорили все эти земли, рьяно воспротивились бабьей глупости.

— Возьми их! — горячо зашептала Лунёк, повиснув на руке богини. — Они смелые! Ты не пожалеешь!