Председатель (сборник)
Шрифт:
На глазах Рузаева выступили слезы.
— За что боролись, Алеха? — прошептал он.
— Тебе люди цирк показывают, а ты недоволен, — успокаивающе произнес Зворыкин.
— Неужто для того я столько чужой и своей крови пролил, чтобы эти сволочи за кильками ныряли?
— Ты же фронтовик, тебя ли учить, что бывает временный отход перед наступлением?
— Отход… отход, — волнуется Рузаев и вдруг с воем кидается к бассейну…
Зворыкин успел перехватить его и оттаскивает подальше от греха.
— Ослабли нервишки! — раздается
Придерживая простыню у левого обнаженного плеча, за ним стоит Кныш.
— А, Кныш! — приветствовал Зворыкин своего бывшего соперника. — Ты еще жив?
— Как видишь!..
— Сто лет не видались! — вяло проговорил Рузаев.
— Не узнаю тебя, — говорит Кныш Рузаеву, — ты вроде был не из хлюпиков.
— О чем ты?
— Недавно один хиляк, член партии, не выдержал всего этого, — Кныш кивнул в сторону резвящихся нэпмачей, — и сам себя к вышке приговорил. И не понял, дурак, что это выстрел — не в себя, а в партию.
— За меня можешь не опасаться, а глядеть — противно!
— А мне приятно! — улыбнулся Кныш. — Люблю видеть врага в лицо. Всех этих фабрикантов, торгашей, биржевиков. — Кныш светло и твердо смотрит на появившуюся из воды цветущую рожу с сардиной в зубах.
А Рузаев отворачивается — нет у него сил глядеть на такое…
Зворыкин, распаренный, чуть усталый, возвращается домой. Он входит в комнату и не узнает ее. Не то чтобы она уж так сильно изменилась, но занавеси на окнах, абажур на лампе, а главное, множество цветов необычайно украсили спартански голое жилье. Но еще более неузнаваема Зворыкину прекрасная женщина, завитая, надушенная, с алым ртом и шелковыми ножками.
Банные принадлежности посыпались из рук директора. Он схватил Саню за руку и потащил к умывальнику Нагнув ее голову под кран, он принимается яростно смывать косметику с ее лица, льет воду на прическу, развивая созданные горячими щипцами кудри. Саня вырвалась и убежала в спальню. Зворыкин настиг ее, но в руках у него оказалась лишь часть Саниного платья, а сама она вновь ускользнула.
Но вот Зворыкин поймал ее и, как Саня ни отбивалась, притащил в ванную, окунул. Саня плачет, воет, пытается вырваться, но тщетно — железная рука Зворыкина не отпускает ее…
Моторный цех. Поздний вечер. Здесь Зворыкин, инженеры, группа рабочих.
— Послушайте, Марков, — обратился к старому инженеру Стрельский. — Наш друг Рубинчик сделал гениальный расчет рамы.
— Сомневаюсь.
Стрельский показывает Маркову расчеты, и тот от души пожимает руку Рубинчику. Входит Зворыкин.
— Товарищ директор, посмотрите, какой изящный расчет, — сказал Марков.
Смущенно и подавленно глядит Зворыкин на непонятные цифры.
— Поймал! Ай, поймал!.. А вы думали, что с трехклассным образованием я владею высшей математикой? Но я овладею ею, Марков, и всем прочим, что нужно директору. И вы сами мне поможете, хочется вам этого или
Стрельский включает мотор нового двигателя.
— А ну, давайте на больших оборотах!
Двигатель доходит до истошного рева.
— А теперь на малых!
И когда Стрельский выключил двигатель, голос Зворыкина прозвучал от усталости совсем буднично:
— Кажется, порядок?
— Похоже, добились… — так же вяло отозвался Стрельский.
Зворыкин не может оторваться от нового мотора, то с одной стороны зайдет, то с другой, там погладит, там похлопает. Он телесно, кожей ощущает близость его металлической плоти.
Костыльник подтолкнул Каланчу.
— Глянь, будто бабе щупака задает…
— Да это ему всякой бабы милей…
— Степ, — позвал Зворыкин Рузаева, — глянь, какой красавец.
Рузаев хмуро отвернулся.
— Не любишь ты техники, — опечалился Зворыкин.
— Я народ люблю, — ответил Рузаев.
В цехе появляется Саня. Она восстановила нарушенную Зворыкиным красоту: на голове — вавилонская башня, на ногах — лакированные лодочки, она прекрасна и величественна. Зворыкин ошеломленно глядит на нее. Саня приблизилась и протянула ему какую-то бумажку.
Телефонный звонок. Мастер Василий Егорыч берет трубку.
— Слушаю… Алексей Петрович, нарком на проводе.
Но Зворыкин не слышит.
— Что это? — спрашивает он растерянно.
— Заявление об уходе, — с достоинством говорит Саня.
— Алексей Петрович, тебя Махарадзе! — кричит Василий Егорыч.
Не отрывая глаз от Сани, Зворыкин идет к телефону и берег трубку.
— Слушаю, товарищ Махарадзе. — Зворыкин жестом просит заглушить мотор.
И как только смолкает гул, мы слышим яростный треск в трубке.
— Товарищ Махарадзе, — оправдывается Зворыкин, — мы можем рапортовать, что задание выполнено. Новый мотор нами проверен. Ей-богу… Тьфу, слово коммуниста, я не вру..
Махарадзе снова разражается бурной тирадой.
— Сейчас не вру, — поправился Зворыкин, — не подведем, товарищ Нодар. Можете смело докладывать, что советский грузовик есть!.. — Он положил трубку.
— Сбегаешь? — хрипло спросил он Саню.
— Сбегаю, Алеша, — серьезно, даже печально ответила Саня. — Назад в твою жизнь.
— Что это значит?
— Я старею и дурнею, Алеша. Еще год такой жизни — и ты окажешься слишком далеко от меня, не докличешься.
— Ладно врать-то!.. Сказала бы прямо: работать надоело.
— Нет. Просто хочу вернуться к своей главной и, если хочешь, единственно важной работе — быть женой Зворыкина.
— Вот те раз! Нешто ты не жена?
— К сожалению, я давно уже, пусть невольно, пренебрегла этим занятием. Я слишком устаю, я не успеваю порой даже вымыться. От меня пахнет землей и потом. Я не девочка, я сказала себе: все, хватит. Комсомольский период моей жизни кончился. Завод или директор. Я выбираю директора.