Предсказание будущего
Шрифт:
Школьный период жизни Владимира Ивановича Иова закончился следующим образом: уже будучи четырнадцатилетним подростком, он влюбился в учительницу дарвинизма; через некоторое время он открылся, написав учительнице записку, а та доложила о ней на педагогическом совете, и из этого сравнительно пустякового события чуть было не вышла настоящая драма, потому что Владимир Иванович выпил полную склянку фиолетовых чернил от унижения и обиды. Но в соответствии с тем нерушимым законом, который у нас охраняет детей и пьяных, Владимир Иванович отделался промыванием желудка и, отлежав четыре дня в больнице у Калужской заставы, вернулся домой к отцу. Поскольку дальнейшая учеба в школе-интернате
К этой жизни Владимир Иванович приобщился по тем временам весьма образованным человеком — он закончил школу первой ступени, год проучился в школе второй ступени и даже успел пройти два комплекса в седьмом классе. Однако по той причине, что учеба в конечном итоге возбудила в нем почти физическое отвращение ко всякому отвлеченному знанию и еще очень долгое время, когда ему приходилось что-нибудь вычислять, на него навалилось то мучительное чувство, какое бывает у человека, делающего самую тупую и бессмысленную работу, — он начал преимущественно присматриваться к профессиям рукодельным. Он присматривался, присматривался и наконец решил начать трудовую жизнь с профессии парикмахера. Поскольку новое поколение трудящегося люда еще не утратило практическую крестьянскую жилку и трезвое отношение к жизни, Владимир Иванович решил, что перво-наперво нужно обучиться какому-нибудь ремеслу, с которым, как говорится, не пропадешь.
Еще были живы и даже не так чтобы зажились бывшие камергеры, штабс-капитаны, коллежские асессоры и присяжные поверенные, еще не закрылась биржа труда, еще культурная жизнь была занимательна такими курьезами, как вечера докладов о сифилисе и спектакль «Д. Е.», то есть «Даешь Европу», — когда Владимир Иванович поступил учеником к парикмахеру Мендельсону, державшему свой салон. В 1928 году Владимир Иванович представлял собой тонкого сутулого юношу, коротко постриженного, с пухлыми губами, немного приплюснутым носом, усеянным конопушками, с серыми бессмысленными глазами и руками, которые болтались как на веревочках.
Парикмахер Ефим Генрихович Мендельсон был немец, потомок саксонцев еще елизаветинского призыва. Это был редкий мастер, с болезненной ревностью относившийся к своему ремеслу, добродушный человек и ужасный спорщик. Поскольку Владимир Иванович в эту пору тоже был большой спорщик, они по-приятельски сошлись и спорили с открытия парикмахерской до закрытия парикмахерской. Начинали они обычно издалека:
— Каждый человек должен быть Джордано Бруно своего дела, — например, говорит Мендельсон. — Скажем, ежели вы парикмахер, то вы так обязаны выполнить польскую стрижку или же полубокс, чтобы никакой инквизиции не стыдно было смотреть в глаза.
— Про инквизицию давайте не будем, — отвечает Владимир Иванович, — и вообще я предлагаю другую постановку вопроса: каждый человек должен быть такой мастер своего дела, чтобы он мог с гордостью сказать: радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей республики!
Ефим Генрихович пропускает эти слова мимо ушей.
— Или возьмем бритье. Настоящее бритье, оно завсегда придает щеке глянец, как будто ее намазали постным маслом. Это настоящее бритье. Оно сразу показывает, что ты за человек: мастер ты, или же ты проходимец своей профессии. Сейчас уже так не бреют, переводятся настоящие мастера. И это прямо беда. Потому что в жизни есть вещи, на которые не распространяются никакие свобода, равенство и братство. Например, талант, семья, настоящее бритье, мастер своего дела.
— Удивляюсь я на вас, Ефим Генрихович, откуда такой закоренелый ревизионизм? Вот вы настоящий мастер, а рассуждаете политически безграмотно,
После таких обвинений спор становился на политические рельсы и прекращался только с закрытием парикмахерской.
Поскольку в этих дискуссиях Владимир Иванович, главным образом, брал горячностью и верх обычно оставался за Мендельсоном, на третьем месяце ученичества он получил прибавку. Прибавка была грошовая, и тем не менее у Владимира Ивановича впервые в жизни появилась возможность сделать какое-никакое приобретение. В день получки он отправился к бывшему «Мюру и Мерилизу», который сейчас называется Центральным универсальным магазином, долго присматривался к товару и в конце концов сделал покупки: отцу он купил деревянный мундштук, а себе — ремешок с набором.
4
Владимир Иванович ходил в учениках до осени 1930 года, а затем вдруг навсегда распростился с парикмахерской Мендельсона и уехал строить Магнитогорск. Явившись в те края, где этому исполину будущего суждено было вскорости возникнуть из ничего, Владимир Иванович нанялся подручным каменщика на строительстве Соцгородка.
Надо сказать, что обязанности подручного вообще разнообразны и требуют расторопности. Он подносит каменщику кирпич, непременно помещая его под левую руку, подает раствор, бутит, то есть заполняет пространство между внешней и внутренней кладкой колотым кирпичом, расчесывает внешнюю кладку, удаляя лишний раствор в пазах и одновременно наводя неглубокие желобки, наконец, он мальчик на побегушках. Все это далось Владимиру Ивановичу без труда. Единственное, что долго ему не давалось, так это безропотно сносить от своего каменщика Ивана несусветную брань, что, между прочим, также входит в обязанности подручного.
— До чего же ты матерщинник! — говорит ему Владимир Иванович. — Я бегаю, как заводной, а ты ругаешься. Прямо ты какой-то чуждый элемент!
— Чудак! — отвечал Иван. — Это ж такой фасон! Это я не ругаюсь, а как бы подбадриваю наше производственное звено. Если я ругаться не буду, то это будет не работа, а похоронная процессия.
— А ты подумал, садовая твоя голова, что ты строишь Социалистический городок?! На такой небывалой стройке можно было бы оставить старорежимные выражения…
— Ничего. Социалистическому строительству матерок не помеха. Матерное слово — утвердительное.
На магнитогорский период жизни Владимира Ивановича приходится еще то заметное событие, что он чуть было не женился на учетчице Клавдии Соловьевой. Он довольно долго за ней ухаживал и, хотя, как говорится, не питал к ней особых чувств, по прошествии полугода почему-то решил, что, как честный человек, обязан на ней жениться. Владимир Иванович сделал предложение, которое Клавдия Соловьева приняла как нечто само собой разумеющееся, и они в тот же день собрались идти в загс, но к вечеру у бетонщиков образовался прорыв, на строительстве объявили аврал, и регистрация брака не состоялась. По этому поводу Клавдия сказала Владимиру Ивановичу, горестно улыбаясь:
— Не поженимся мы с тобой через эту индустриализацию, чувствует мое сердце.
И это предсказание сбылось — они так и не поженились. Разрыв произошел из-за пустяка: два дня спустя после аврала, когда по дурацкой традиции тогдашних влюбленных они гонялись друг за другом в степи, Клавдия оступилась, упала и захныкала так противно, что во Владимире Ивановиче сделался какой-то переворот, и он решил ни в коем случае не жениться. Но теперь, как честный человек, он должен был покинуть Магнитогорск.