Предсказание
Шрифт:
Моя радость при виде его страданий, возможно, со стороны покажется недостойной, но я не верю, что чувство это можно расценивать как маленькое зло. Тогда (да и теперь тоже) я воспринимал его как праведную удовлетворенность, вызванную наглядным доказательством того, что зло имеет цену, которую приходится платить тем, кто берет его в друзья, а вот сопротивление злу, пусть и обходится недешево, все-таки стоит меньше.
Вот такие глубокие философские рассуждения вызвал у меня вид блюющего
Но пусть рвота и могла вызвать у него угрызения совести, ей было не под силу не только остановить, но и замедлить отсчет нескольких оставшихся до взрывов минут. Одна, две, может, чуть больше, и величественные здания, построенные на деньги Корнелия Рутефорда Сноу, превратятся в развалины.
— Дай мне, — Лорри протянула свободную руку.
— Что?
— Пистолет.
Я уже и думать забыл про то, что пистолет по-прежнему у меня.
— Зачем?
— Я не знаю, в каком кармане у него ключ от наручников.
У нас не было времени обыскивать все карманы брюк, рубашки, пиджака. С учетом блевотины, не было и желания.
Я так и не понял, как пистолет может заменить ключ. Боялся, что она ранит себя, поэтому решил не давать ей пистолет.
Но к тому моменту выяснилось, что она уже выхватила его из моей руки.
— Ты ведь его уже взяла, — язык у меня начал заплетаться.
— Лучше отвернись, — предупредила она. — Полетит шрапнель.
— Думаю, шрапнель мне понравится, — я не мог вспомнить значение этого слова.
Она уже возилась с пистолетом.
— Думаю, не так сильно я и ранен, как кажется, — сказал я ей. — Просто очень холодно.
— Это плохо. — В ее голосе слышалась тревога.
— Мне и раньше приходилось мерзнуть, — заверил я ее.
Панчинелло застонал, содрогнулся всем телом, вновь начал блевать.
— Разве мы выпивали? — спросил я.
— Отвернись, — повторила Лорри более резко.
— Не нужно говорить со мной таким тоном. Я тебя люблю.
— Да, мы всегда причиняем боль тем, кого любим. — Она схватила меня за волосы и отвернула лицо от наручников.
— Это грустно. — Естественно, я говорил про боль, которую мы причиняем любимым, а потом обнаружил, что лежу на тротуаре, должно быть, споткнулся и упал. Увалень, что с меня взять.
Громыхнул выстрел, и я только потом сообразил, что она приставила дуло пистолета к цепочке, которая соединяла наручники, и освободилась от Панчинелло, после того как пуля эту цепочку перерубила.
— Вставай, — торопила она меня. — Пошли, пошли.
— Я буду лежать здесь, пока не протрезвею.
— Ты будешь лежать здесь, пока не умрешь.
— Нет, для этого придется лежать слишком долго.
Она уговаривала меня, ругала, командовала мною,
— Как твоя нога?
— Какая нога?
— Сильно болит?
— Мы же оставили ее на тротуаре.
— Ладно, ладно, обопрись на меня. Пошли.
— Мы идем в парк? — Язык мой едва шевелился.
— Совершенно верно.
— Пикник?
— Именно. И мы опаздываем, так что поторапливайся.
Я смотрел мимо Лорри, на шум приближающегося двигателя. Нас осветили фары. Сине-желтые мигалки на крыше указывали, что это или патрульная машина, или летающая тарелка.
Автомобиль остановился, двое мужчин выскочили из кабины в пятнадцати футах от нас. Один спросил: «Что тут происходит?»
— Этот человек ранен, — ответила им Лорри. И прежде чем я успел спросить ее, а кто тут ранен, добавила: — Нам нужна «Скорая помощь».
Копы осторожно двинулись к нам.
— Где стрелявший?
— На тротуаре. Он тоже ранен, и пистолета у него больше нет. — Когда полицейские двинулись к Панчинелло, Лорри крикнула: — Нет. Оставайтесь здесь. Здание сейчас взорвется.
Ее предостережение показалось мне, учитывая мое состояние, загадочным. Не отреагировали на него и копы. Поспешили к Панчинелло, который, лежал, частично освещенный фарами патрульного автомобиля.
Лорри же продолжала тащить меня к парку.
— Слишком холодно для пикника, — пробормотал я. — Слишком холодно.
— Мы разожжем костер. Главное, не останавливайся.
У меня стучали зубы, я начал заикаться:
— А там будет к-к-картофельный салат?
— Да. Сколько душе угодно.
— С-с-с с-с-солеными огурцами?
— Да, совершенно верно, двигайся, двигайся.
— Я ненавижу с-с-соленые огурцы.
— Там будет салат и со свежими.
Еще один бордюрный камень стал почти непреодолимой преградой. Хотелось повалиться на тротуар. Такой мягкий, приглашающий.
— С-с-слишком холодно для пикника и с-с-слиш-ком темно, — изрек я.
Через мгновение стало еще и слишком шумно.
Глава 22
Четыре взрыва, прогремевшие одновременно (во дворце, банке, библиотеке и суде), разогнали туман в моем мозгу. На какие-то моменты ко мне вернулось адекватное восприятие действительности.
Земля дрогнула, ели и сосны в парке закачались, сбрасывая сухие иголки, и, когда четыре здания начали медленно оседать, я вспомнил, что в меня всадили две пули, и мне это совершенно не понравилось.