Представитель
Шрифт:
— Я завяжу, честное благородное, завяжу. — Дрю ударил себя в грудь, и от сотрясения в его брюхе заиграла оставшаяся пена. Пару раз икнув, Волен успокоил содержимое.
— Понимаешь, я был уверен, что тебя того — контрразведчики прибрали… Со мной на связь выходил Гвидо и говорил, что ты просрочил две встречи. Что я должен был думать?
— Гвидо — болтун и ничего не знает. Он питается слухами, а слухи в нашем деле — плохой помощник. — Сбросив на пол несколько пустых бутылок, Густав присел на край кровати и, указав на принесенную сумку, добавил: — Здесь
— Шесть баллонов?! — восторженно повторил Волен. — Да мы на них протянем не меньше шести месяцев! Вилли сейчас же пойдет, заправит их в емкость.
— Пусть заправит, только нужно надеть перчатки и маску. Это чистый ляпис, не какой-то там раствор.
— А не рванет? — осторожно спросил Вильямс, с опаской глядя на сумку.
— Не рванет, — успокоил его Густав, довольный, что напугал парня. — Не рванет, баллоны так устроены.
— Это где же ты чистый ляпис взял? — спросил вконец протрезвевший Волен.
— Друзья с Интерна прислали…
— Генерал Фолсберри?! Он еще жив?!
— И Фолсберри жив, и ребята Эль-Архаима, и многие другие. Все готовятся к делу, и только один ты, свинья Дрю, давно всех нас похоронил и каждый день нажираешься по этому поводу! Ну разве ты не скотина?
— Скотина… — со вздохом согласился Волен. — Но теперь я завязал, Густав. Честное благородное…
— Ладно. Воспитательных бесед довольно. В следующий раз я просто прострелю тебе башку — это от пьянства самое лучшее средство.
— Да, — кивнул Дрю.
— Вильямс, — Густав ткнул в надсмотрщика пальцем, — бери баллоны и заряжай их в цистерны, только не забывай об осторожности.
— Да, сэр. Конечно, сэр.
С этими словами Вильямс подхватил сумку и зашагал по коридору, который уходил глубоко в толщу оврага.
— Сколько у вас сейчас людей? — перейдя на деловой тон, спросил Птюч.
— Ну моих шестьдесят три и либеров тысяч пятнадцать-двадцать… Или даже больше.
— Почему так неточно?
— Ослабели они. Мы ляпис экономим, поэтому раствор жидкий — одна вода. Некоторые не могут с полей возвратиться, так и лежат там, пока сил не наберутся или не сдохнут.
— Теперь экономить нет необходимости, поэтому постепенно поднимите дозу, и пусть они окрепнут. Нам будут нужны вполне вменяемые солдаты, а не сброд, который сам будет лезть под пули.
— Понял.
— Хорошо, теперь вопрос второй. Откуда столько народу? Ведь в боксах исследовательского центра было не больше двенадцати тысяч, да еще большая часть вымерла. Откуда же остальные?
— Так промыслы же закрываются, а людей выбрасывают. Вот они и приходят к нам, думают, что мы банда…
— И что?
— Ну я организовал отряд из трехсот стрелков, ходим в долины туков перехватывать… Опять же мясо и практика для стрельбы — ребята любят пострелять в живых людей. От скуки острова у разбойников отбиваем, а их всех в расход.
— Просто санитары леса какие-то, — усмехнулся Густав.
— Точно. Ну а потом новенькие раствору пососут и вообще тут остаются. Жрут водоросли, как все, и ни о чем
— Водорослей хватает?
— А что — водорослей хоть завались. Тут недалеко участок долины малость осел и вода проступила, так место стало просто идеальное. Я ребят раз в неделю посылаю, и они семена разбрасывают, так потом в три дня всю округу зеленью забивает — жри не хочу.
— Ну и отлично.
Птюч облегченно вздохнул. Хоть что-то в этом гнилом месте шло как надо. Либеры накапливались, водоросли размножались, а военные сюда носа не показывали, ковыряясь на своей долбаной базе.
— Иногда я на них смотрю — и в голову всякие мысли лезут…
— Что? — не понял Густав, погруженный в собственные проблемы.
— Я говорю, что иногда смотрю на этих мерзавцев — и, ты не поверишь, Густав, мне становится их жалко.
— Тебе кого жалко? — снова не понял Птюч. — Либеров, что ли?
— Да. Густав, либеров. Они же как скотина бессловесная. Вон туки и то смышленее…
Перехватив взгляд Птюча, Дрю кивнул:
— Я тебя понимаю — Дрю Волен говорит о жалости. Это, конечно, смешно.
— А чего же их жалеть? Они и так были обречены, Дрю. Они были обречены с самого начала, когда эти придурки из правительства решили наклонировать себе солдат. Ну и наклонировали… Ты вспомни, что там было, на этом объекте «206», когда мы туда добрались. Эти академики резали либеров, как скот. Живьем резали — проверяли реакцию нервной системы! Мне самому случалось допрашивать крепких парней, я знаю, как сделать больно, но, Дрю, порезать живьем, без всяких обезболивающих средств, несколько сотен либеров — это…
Дальше у Густава не было слов, и он замолчал.
Молчал и Волен. Он вспоминал тот день, о котором говорил Густав. Высадка на вертолете под видом геологической партии, затем быстрый огневой контакт с охраной, и все: весь центр оказался в их руках.
Потом началось самое главное — ознакомление с содержимым длинных казарменных боксов, в которых жили не то люди, не то привидения. Этих несчастных кормили питательным раствором через трубочки, и после такой кормежки они еле ходили.
Как оказалось, это был один из секретнейших экспериментов правительства — выращивание обезличенной массы солдат. Солдат, которых можно было тратить без счета. У них были только порядковые номера, и ничего более. Никаких контрактов, никаких расходов на пенсии — самый идеальный вариант.
Впрочем, что-то пошло не так, и солдаты из них не получились. И тогда несколько десятков тысяч либеров решили использовать как подопытных животных.
— И ведь у этих профессоров с бородками была лицензия на эти массовые убийства, — снова заговорил Густав. — Это они там, в центральных мирах, все из себя гуманисты, а в такой дыре, как Малибу, можно и расслабиться… Так вот, Дрю, это мы выпустили этих несчастных из боксов. Это благодаря нам они узнали, что есть солнце и что есть небо. И это мы выбили из этих ученых мерзавцев признание, что после ляписа либеры могут жрать все, что попало…