Предупреждение Эмблера

Ладлэм Роберт

Случалось и так, что враг запускал обратную программу, роли менялись, и уже хвост начинал управлять собакой, а охотник становился добычей.

Сейчас определить тип игры было невозможно, а такая игра, как он знал на собственном опыте, самая опасная из всех. Но если отказаться, что останется?

– Хорошо, я слушаю, – сказал Эмблер.

– Встретимся завтра в Монреале. Воспользуйтесь любыми документами. Те, что вам дал Осирис, должны сработать. Но выбор за вами. – Дав подробные инструкции, незнакомец предупредил, что вылететь нужно уже утром.

Не успел Эмблер закончить разговор, как позвонила Лорел. Она успела заметно успокоиться, но все же в голосе проскакивали нотки тревоги –

за него. Он быстро объяснил, что должен отправиться на встречу и что с ним связался контролер Осириса.

– Не хочу, чтобы ты уезжал.

– Ты боишься за меня. Я тоже боюсь. Но еще страшнее никуда не ехать. – Он помолчал. – Я как рыбак на лодке. Закинул удочку и видит – леска натянулась. Но что там? Парусник или большая белая акула? Он не знает, но и отпускать не решается.

Лорел долго не отвечала, потом вздохнула.

– А ты не боишься, что лодка перевернется?

– Боюсь. Но все равно не отпущу.

Дискавери-Бэй, Новые Территории

Главным достоинством роскошной двенадцатикомнатной виллы, построенной в точном соответствии со стилем двадцатых годов прошлого столетия, была не прекрасная, обтянутая дамассе французская мебель позолоченного дерева и не обитые шелком стены, а цветочная терраса с видом на тихие воды залива Дискавери-Бэй. Розоватые лучи вечернего солнца скользили по уходящей к горизонту переливающейся глади. В конце террасы за накрытым белой льняной скатертью столом, уставленным дюжиной редких, умело приготовленных блюд, сидели двое мужчин. Ароматы кушаний смешивались с ленивым бризом. Один из обедающих, седовласый американец с высоким лбом, с наслаждением вдохнул, закрыл глаза и подумал, что в прежние времена такой пир был доступен лишь очень немногим за пределами китайского императорского двора.

Эштон Палмер только что отведал восхитительное кушанье из птенцов горного бульбуля; неразвитые косточки крошечной певчей птички, напоминающие косточки сардины, приятно дополняли вкус своей нежной текстурой. Как и в случае с блюдом из садовой овсянки, деликатесом, доведенным до совершенства Эскоффьером – французские гурманы знают, что отправлять ее в рот надо сразу целиком, держа за клюв, – бульбуля съедают зараз, пережевывая тонкие косточки, наслаждаясь им так же, как молодым крабом. На мандаринском блюдо называлось чао ньяо ге, буквально – обжаренная в масле певчая птица.

– Великолепно, согласитесь, – прокомментировал Палмер, обращаясь к своему единственному собеседнику, немолодому китайцу с широким обветренным лицом и жесткими, буравящими глазами.

Китаец, отставной генерал Народно-освободительной армии, сдержанно улыбнулся и согласно кивнул.

– Великолепно. Но другого от вас нельзя и ожидать.

– Спасибо, вы слишком добры, – отозвался Палмер, отмечая безразличные лица прислуги. Дело в том, что разговаривали мужчины не на мандаринском и не на кантонском, а на редком диалекте хакка, сохранившемся разве что в родных краях генерала Лама. – Вы, как и я, умеете ценить мелочи. Насколько мне известно, в последний раз это блюдо, чао ньяо ге, подавалось в последние десятилетия династии Цин. Боюсь, ваши друзья в Ваншулу или Императорском Городе сочли бы его декадентским.

– Они предпочитают бургеры, – хмыкнул генерал Лам. – И пепси-колу в серебряных кубках.

– Как вульгарно. – Американец покачал головой. – Но что есть, то есть.

– Впрочем, я в Императорском Городе бываю теперь нечасто, – добавил генерал.

– Если Лю Ань добьется своего, военные будут отправлены в провинции. Он считает армию своим врагом, так оно и получилось. Но, как показывает

китайская история, в ссылке перед человеком открываются новые возможности.

– Как было в вашем случае, – заметил генерал.

Палмер улыбнулся, однако возражать не стал. Траектория его карьеры пролегла не так, как ему представлялось вначале, но просчет допустил он сам. В те не столь уж далекие годы, когда он был еще молодым доктором философии и состоял в штате отдела политического планирования Государственного департамента, многие называли его новым Генри Киссинджером и самым многообещающим политиком-интеллектуалом своего поколения. Но, как выяснилось, карьере в «Туманном Дне» [3] помешал один существенный недостаток: приверженность, как он полагал, истине. С поразительной для многих быстротой осыпаемый похвалами вундеркинд превратился в «несносного ребенка». Посредственность всегда спешит избавиться от того, кто угрожает ее комфортному пребыванию у власти. В некоторых отношениях, размышлял Палмер, ссылка была лучшим, что случилось в его жизни. История «взлета и падения», подробно изложенная на страницах «Нью рипаблик», завершалась идиллической картиной: изгнанный из коридоров власти, он «удалился» возделывать академическую ниву. На самом же деле то было стратегическое отступление, предпринятое для перегруппировки сил. Его сторонники – противники презрительно окрестили их «пальмеритами» – постепенно заняли ключевые посты в Министерстве обороны и Государственном департаменте, включая дипломатическую службу, а также вошли в базирующиеся в Вашингтоне научно-исследовательские центры. Он учил их осторожности и предусмотрительности, и уроки не прошли даром. Теперь его протеже занимали едва ли не все определяющие в политическом отношении позиции. Годы шли. Новоявленный гуру держался в стороне и терпеливо дожидался своего часа.

3

«Туманное Дно» (англ. Foggy Bottom) – ироническое название Государственного департамента США.

Теперь срок шел на дни.

– Что касается Императорского Города, – заметил Палмер, – то я рад, что наши взгляды на дальнейшие перспективы практически совпадают.

Генерал дотронулся до одной, потом до другой щеки, сопроводив жест китайской идиомой.

– Правый глаз, левый глаз. – В переводе это означало, что на мир они смотрят так же одинаково, как оба глаза одного человека.

– Правый глаз, левый глаз, – эхом отозвался Палмер. – Конечно, видеть – это одно. А вот действовать – уже другое.

– Совершенно верно.

– Вы не передумали? – быстро спросил Палмер.

– Ветер не сдвинет гору, – глубокомысленно ответил китаец.

– Рад слышать. То, что ждет нас впереди, станет истинным испытанием решимости каждого. Ветры придут. И даже бури.

– Что должно делать, то нужно сделать.

– Иногда для обеспечения прочной стабильности необходимо великое потрясение.

– Именно так. – Генерал поднес к губам поджаренную и обильно приправленную специями птичку. Глаза его сузились, оценивая совершенство кулинарного изыска.

– Чтобы подогреть котел с рисом, надо свалить дерево, – поделился мудростью Палмер.

Такое близкое знакомство профессора с фольклором его родной провинции уже не удивляло генерала Лама.

– Только вот свалить надо не совсем обычное дерево.

– Но и котел с рисом не совсем обычный. Ваши люди знают свои роли. Они должны знать, когда выступать, и не колебаться в нужный час.

– Несомненно, – все еще любуясь птичкой, ответил китаец.

Но седоволосый профессор еще не закончил.