Предварительные решения
Шрифт:
Материалы, – Фитин снова постучал по папке пальцами, – потом посмотришь сам, а я вкратце пробегусь по ключевым моментам биографии майора. Родился он в глухой деревне в Сибири севернее Омска. До девятнадцати лет был обычным деревенским парнем, а потом жизнь его тряхнула, да так, что мало никому не покажется. В один день у него сгорела вся многочисленная семья. Бабка, отец с матерью, брат и две сестры, да еще семья отцова брата, куда они все в гости пошли. Есть версия, что подожгли батю его. Председателем тот был принципиальным, многим мешал. Но этого мы теперь уже не узнаем.
Парень чудом спасся, отец его за гармонью домой послал. А потом он чуть рассудка не лишился. По свидетельству односельчан, пятеро суток где-то в тайге пропадал и вернулся сам не свой, уже думали, не выдержали мозги-то.
– Так он женат?
– Вдовец. Детей нет. Жена умерла от болезни в феврале этого года. Практически за неделю сгорела, один в один пока он в госпитале с обморожением лежал. М-да… судьба.
– Так он и в Зимней войне участие принимал?
– Не спеши. Его товарищи по училищу вспоминают, что Самойлов на первом курсе отличался крайней нелюдимостью. Отвечать старался «да» или «нет» или просто отмалчивался, пожимая плечами. Зато все свободное время проводил в библиотеке, просто глотая книги и газеты. Зная о том, как он потерял всю семью, парня не дергали, хотя у виска иногда крутили. На следующий год к увлечению чтением добавилось изучение немецкого и английского языков. Парень оттаял, и вдруг оказалось, что голова у него варит, да еще как варит. Представляешь, они там отлили из свинца солдатиков и переигрывали разные исторические сражения от Фермопил и до Бородино.
– Любопытно.
– Не то слово. Жаль, эта практика дальше Омска не распространилась. В общем, к концу второго года обучения Самойлов незаметно становится неформальным лидером своей роты. Он же, как мы выяснили, и оказался идейным вдохновителем коллективного письма в «Правду». Помнишь начало движения по борьбе с прогульщиками и бракоделами? Заголовок еще в «Правде» на первой полосе – «Прогульщик – значит, дезертир!»
– Боюсь, я в это время в Испании был.
– Ах да. Попали товарищи курсанты, можно сказать, прямо в цель. Их письмо вызвало большой общественный резонанс, и Лев Захарович Мехлис, он тогда как раз главным редактором «Правды» был, пригласил будущих командиров в гости. Не знаю, уж было ему на самом деле интересно или из вежливости предложил приехать курсантам, ожидая вежливый отказ, но в итоге пять человек, в том числе и Самойлов, приехали по приглашению в Москву. Тут, пожалуй, первая точка, определившая дальнейшую судьбу майора. Он рассказал Мехлису о своем видении роли особых разведывательно-диверсионных подразделений в будущей войне и, главное, смог убедить Льва Захаровича помочь ему. Так что после выпуска летом тридцать восьмого Самойлов едет не в Москву или Ленинград, а на край света, в богом забытую Читу. Там по протекции Мехлиса получает отдельную роту, которую обзывают ротой глубинной разведки и подчиняют напрямую тогдашнему командиру 57-го особого корпуса комкору Коневу. Тебя ничего тут не смущает?
– То, что Конев согласился?
– Да при чем тут Конев! Он через пару месяцев на повышение ушел. Мехлис-то к тому времени из главного редактора газеты, пусть и центрального рупора партии, пересел в кабинет начальника Главного политуправления Красной армии. Какой дурак на месте Конева стал бы артачиться в такой ситуации? Включай мозги, капитан.
– Так… А когда он разговаривал с товарищем Мехлисом?
– В октябре тысяча девятьсот тридцать седьмого.
– И вы думаете, он уже тогда планировал попасть на войну с Японией и попросил направить его в Забайкальский округ?
– А разве это не выглядит именно так?
– А мне кажется, было как раз наоборот. Это начальник ГлавПУРа подсказал зеленому лейтенанту, что в Монголии намечается заварушка. И очень вовремя, как раз времени только и осталось из Омска в Читу добраться.
–
– Есть и другое объяснение.
– Говори.
– Я так понимаю, о том, что Япония собирается вторгнуться в Монголию, знали многие и у нас из этого секрета не делали?
– Да. Летом тридцать восьмого из ЗабВо в Монголию были передислоцированы значительные силы.
– Тогда кто мешал кому-то из наших командиров поделиться информацией со старым приятелем, совершенно случайно преподающим в Омском военном училище? А тот в свою очередь передал информацию перспективному выпускнику.
– Верно, могло быть и так. Но войны, если ты помнишь, в тридцать восьмом не случилось. Не знаю, как бы он воевал, попади из училища сразу в бой, наверное, хорошо. За год Самойлов успел сбить вполне боеспособное подразделение. Изучил театр предстоящих военных действий, не поленился даже на японской территории побывать. Наработал кое-какие тактические приемы. Ну и личный состав очень сильно подтянул. Вообще, это отличительная особенность майора – гонять подчиненных до седьмого пота. В итоге на фоне остальных частей 57-го ОК рота выделялась довольно сильно, особенно на первоначальном этапе. Выучка и дисциплина как красноармейцев, так и командиров у Фекленко, сменившего Конева, была, откровенно говоря, слабая. Еще один характерный момент: пока командовал Фекленко, Самойлов гонял своих подчиненных, но с инициативами не лез. А вот когда приехал Жуков, то оказалось, майор, тогда еще лейтенант, просто фонтанирует идеями. Никогда не угадаешь, с кем, не считая Жукова и своих замов, Самойлов больше всего общался.
– Штерн?
– Смушкевич.
– Тот самый? Заместитель Мерецкова по авиации?
– Точно. Сейчас пробивает идею, что в звене должно быть не три, а два истребителя. Летать парами он начал как раз в небе Халхин-Гола. И знаешь, что самое интересное?
– Слушаю, Павел Михайлович.
– Кое-кто из тех, кто воевал с генерал-лейтенантом Смушкевичем в Монголии, говорят, что идея эта лейтенанта Самойлова.
– Да ну. Не может быть.
– А что, может, ему Лев Захарыч подсказал? – подколол капитана Фитин.
– Пока у меня нет мнения по этому вопросу.
– Хорошо. Для иллюстрации действий роты приведу еще два самых ярких примера, и пойдем дальше. Вы там, в своем генерал-губернаторстве, вообще что знаете о боях с японцами?
– Признаться, крайне мало, Павел Михайлович.
– Значит, о разгроме у горы Баин-Цаган не слышал?
– Что-то смутно знакомое. Может, в газете читал.
– Возможно. В двух словах – наши подловили японцев, переправившихся в ночь на четвертое июля на наш берег, и как следует им всыпали. В газетах не сообщалось, что накануне из рейда вернулась группа Самойлова и притащила языка, который и рассказал о намечающемся рейде. У Жукова было меньше суток, чтобы организовать достойную встречу, но он справился. Мы потеряли более пятидесяти танков сгоревшими и примерно столько же поврежденными, но заставили япошек, бросая все, что можно и нельзя, удирать вплавь на свою территорию. Одних утонувших тогда более тысячи выловили. А всего безвозвратные потери японцев оцениваются примерно в десять тысяч.
– Серьезно.
– Да, более чем. А самый цимес знаешь в чем?! Бойцы Самойлова смогли подловить японцев потому, что были переодеты в монголок, пасущих яков. А потом взяли сопровождение японского офицера, проводившего рекогносцировку, в ножи. Профессионализм, наглость, удача – даже не знаю, что тогда им помогло. Мы тоже там сотнями вылавливали японских агентов, переодетых мирными пастухами, но им до ухищрений майора было ой как далеко. Начиная с первых чисел августа, по данным радиоразведки, японцы предпринимали большие усилия для обеспечения порядка у себя в тылу. И привлекали для этого значительные силы. Разумеется, там действовала не только рота глубинной разведки. Было создано несколько аналогичных групп из пограничников Кяхтинского погранотряда и бойцов Отдельного батальона войск НКВД. Но разведчиков Самойлова японцы оценили особо, что, впрочем, не удивительно. Со снабжением там и у них, и у нас напряженно было, а ребята, можно сказать, работали на совесть, с огоньком.