Предвестники табора
Шрифт:
— Да, да, я это тоже помню. И это совершенно не сочеталось с ее взрослостью.
— Точно.
— Но откуда тогда здесь эти шарики? — я кивнул на коробку.
— Я не знаю, возможно, это Широковы их сюда положили. Уже после прибытия коробки.
— Зачем?
— Откуда мне знать?
— Поможешь нести? Тут ручек нет, придется за дно держать…
— Так-так, Макс, перехвати… нет, по-другому… во-о-от…
Коробка была не тяжелая, но тащить ее было жутко неудобно.
— Смотри, чтобы на землю не свалилось…
Мы опустили коробку.
— Что там?
— Фломастер упал.
— Ага! Скорее всего, это один из тех, которыми я купюры тебе рисовал.
Я рассмеялся. Мы потащили дальше.
— Как они назывались? Пиастры, кажется?
— Нет, какие пиастры! Экю, — сказал я.
— Ах, да. Пиастры я, значит, на другой даче рисовал.
— На другой? — легкий укол разочарования.
— Но я же тогда еще на другую дачу ездил, на материну… да и сейчас, бывает, выбираюсь туда… послушай, по поводу твоего старого романа… ты не обиделся, что я сказал Пашке, будто ты пустую тетрадь привез?
— Нет.
— Это совершенно не потому что… ладно, послушай… я же понимаю, ты очень расстроился после того, как узнал о Перфильеве — от Пашки. Вернее, после того, как мы узнали. И я расстроился… Поэтому когда вдруг всплыл этот роман, я подумал, дело совершенно не в том, что он плохо написан, — что ты не поэтому не хочешь мне его показывать.
— А потому, что мне неприятно ворошить прошлое?
— Да. Но я ошибался. То, как ты за эти вещи ухватился!.. — он кивнул на коробку.
Под нашими ногами затрещал гравий, которым была посыпана дорожка возле дома.
— Заинтересовался, я хотел сказать. Боже, подумать только: это все как будто специально! Нет-нет, да и всплывает что-нибудь! Ну кто знал, что у Пашки окажутся эти вещи, скажи на милость?
— Ты прав… А ты взял бы их на моем месте? — спросил я.
— Не знаю… думаю, нет, — сказал Мишка, выдержав неуверенную паузу.
— Почему?
— Смелости бы не хватило, — ответил он просто.
Невольно я испытал гордость… нет, вернее, укол гордости.
— Так ты сказал Пашке, что я взял пустую тетрадь вместо романа про Стива Слейта, потому что не хотел мне о прошлом напоминать?
— Ты обиделся? Извини.
— Нет-нет…
Мишка принялся объяснять, что да, это, пожалуй, главная причина, но есть еще другая — он не хотел говорить о романе конкретно с Пашкой.
— Почему?
В этот момент желтый квадрат окна осветил Мишкино лицо, и я увидел, что он ехидно прищурился.
— Ну… такой знаток литературы, как Пашка, оценил бы твой роман по достоинству — что тут сказать!
Смеясь, мы поставили коробку на крыльцо.
Я стоял возле входной двери и молчал — молчал не от того, что решался на что-то; просто хотел, чтобы мой вопрос прозвучал как можно более неожиданно.
— Так ты еще хочешь прочитать его?
— Почему ты не сказал, что это роман про теорию государства? —
— Не знаю, я… просто…
— Боялся, что я за это ухвачусь?
— Больше не боюсь, — произнес я.
Мы были в комнате; я сидел на кровати, и коробка с Олькиными вещами стояла у меня на коленях; все то время, пока Мишка читал мою тетрадь, я, по большей части, следил за его глазами, пробегавшими по потускневшим строчкам; но все же иногда я не удерживался, принимался рыться в коробке, каждый раз вынимая из ее недр самую неожиданную вещицу (однажды мне попался великолепный зажим для денег, украшенный бижутерийными камнями под сапфир) и кладя ее на кровать, справа от себя. Не удерживался иногда и Мишка — прыскал над моими стилистическими ляпами. «Что там? Что такое?» — моментально реагировал я, и тогда он прочитывал вслух, и мы начинали смеяться уже вместе.
— Нет-нет, все это ведь можно в конце концов подретушировать, — заявил Мишка.
— В каком смысле? Неужели ты хочешь начать перепечатывать его на машинке?
— А почему бы нет? Ты не хочешь? Мы сделаем из него настоящее произведение искусства.
— Что-то не верится.
— Я тебе говорю. Можешь на меня положиться… А впрочем, как знаешь. Тебе решать.
Но как только Мишка понял, что его теория государства воплотилась на страницах моего романа, я уже перестал что-либо решать… Боже, как давно я уже не видел Мишку таким увлеченным! Он бегал по комнате туда-сюда, выполнял руками совершенно невероятные пассы, гримасничал, — словом, если раньше я упоминал, что Мишка по прошествии пяти лет изменился, то теперь прежний фантазер-кладезь сумасбродных идей возвратился едва ли не в более сильной степени. Ну как, скажите на милость, отказаться, разочаровать его — нет, никакой возможности уже не существовало в принципе, да и будь иначе, я не стал бы использовать ее.
— Мы сделаем из этого великое произведение, Макс! Великое, слышал меня? Ты заложил блестящий фундамент, осталось его обработать — и все готово! Это произведение станет классикой мировой литературы!
Что мне оставалось, кроме как смущенно повести бровью?
— Правда? Ты уверен, что не преувеличиваешь?
— Я? Преувеличиваю? Это вершина творчества: создать эпохальное произведение, которое станет читать весь мир. Ну а для того, чтобы захватить действительно всех — от мала до велика — существует несколько отличных приемов. Один из них — детективная интрига в сюжете.
— Да, точно. Детективная интрига! Тут ты прав! — я чувствовал, как и сам уже начинаю заводиться.
— И ее зачатки здесь у тебя тоже есть. Осталось только доработать. Я прав! О Боже, я прав, — едва ли не в счастливом бешенстве Мишка подскочил к столу, на котором стояла пишущая машинка, включил бра, — на потолок тотчас же уселся огромный радужно-таинственный махаон, — и, словно в подтверждение своих слов, Мишка четыре раза щелкнул по клавишам, одним пальцем, указательным; на чистом листе, вставленном в машинку, появилось буквы: