Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI века
Шрифт:
Предание о деревни Холмеч любопытно тем, что в нем отразилась интересная этнографическая деталь — воткнутый в пригорок меч. Однако характерна она была в железном веке южным соседям наших предков — скифам, которые втыкали свои мечи-акинаки в насыпанный погребальный холм. Характер контактов с воинственными соседями тогда действительно был далек от мира-покоя, о чем свидетельствуют явные следы скифских нападений на городища милоградской культуры.
Что говорить о народной памяти, если даже начинатель русской письменной истории Нестор не знал, как вписать кривичей в «яфетичную», миграционистскую схему расселения славян. В недатированной части летописи он
«Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, дравляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северане, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а потом стали называться волынянами».
Нет их и в перечислении народов, какие платят дань Руси:
«А вот другие народы, что дают дань Руси: чудь, мера, весь, мурома, черамисы, мордва, пермь, печера, ям, литва, зимигала, корсь, нарова, ливы, — эти говорят на своих языках, они — от колена Яфета и живут в северных странах».
Между тем, дань кривичам Олег установил еще в 882 году, минимум за 150 лет до составления Нестором «Повести временных лет». Верно заметил по этому поводу А. Смирнов:
«Источники не содержат прямых указаний на то, кем, прежде всего, ощущал себя, скажем, кривич — кривичем или славянином? Однако Нестор в своем этногеографическом введении к «Повести временных лет» отмечает, что союзы племен «имяху… обычаи свои и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав». Между тем именно в нравах и обычаях и проявляются различия между «своими» и «чужими» — в характере, ментальности — те различия, на которых, собственно, и базируется этническое самосознание» (32).
Это обстоятельство особенно подчеркивал О. Трубачев. Сообщения летописи свидетельствуют об аборигенности и неславянскости, по крайней мере, кривичей — одного из главнейших слагаемых будущего беларуского этноса.
Насколько же эти свидетельства и генетической памяти, и культурной памяти, и письменных источников контрастируют с теми крупномасштабными картинами, которые набрасывают историки и археологи, в том числе относительно проблемы этногенеза беларусов, легко перебрасывая огромные людские массы за многие сотни километров. Только концы с концами никак не сходятся. Ибо очень трудно доказать массовую миграцию — хоть с запада, хоть с юга, если массовой и мощной миграции просто не было.
7. Славянизация балтов
А как же тогда быть со славянизацией балтов? А так же, как с англизацией кельтов Британских островов или с германизацией пруссов. Были и мирные, и конфликтные переселения. Было подчинение власти военно-торговых корпораций (князя и его дружины). Была выработка соответствующего «койне» — языка межнационального общения. Было набрасывание новой идеологии — христианства. Была постепенная ассимиляция — прежде всего языковая и культурная — местного населения. Тем и объясняется такая же, как и у нас, консервативность генофонда нынешних британцев с весьма отчетливыми вариациями именно в тех районах, где доля переселенцев (норманнов и англосаксов) была высокой (Центральная Англия, Северный Уэльс, некоторые острова).
И там, как и у нас, языки автохтонного населения сохраняются только на периферии прежнего ареала проживания. Подобным образом еще в раннеисторические времена происходила ариазация Митанни и хеттизация
Только изучать процессы ассимиляции чрезвычайно трудно, ведь внимание надо сосредоточивать на деталях: на том, как, при каких условиях, когда, в каком направлении протекали ассимиляционные процессы в каждом конкретном случае. Решающее слово здесь за исторической демографией, исторической социологией и подобными им дисциплинами, которые еще только стремятся конституироваться в качества самостоятельных направлений исследований.
Но и здесь уже делаются очень интересные наблюдения. Так, А. Медведев, сравнив свидетельства генетической преемственности населения Беларуси и проникновения иных этнических групп, делает вывод, что поскольку следы переселенцев не сохранились в генофонде, их численность вряд ли превышала 5–10 %. Фактически, это означает, что упомянутые мигранты физически были полностью ассимилированы, но они существенным образом причастны к коренному изменению языкового ландшафта на территории будущей Беларуси. Ассимиляция местных (балтских) племен могла происходить только в условиях славяноязычного города, который доминировал над сельским округом, а это, бесспорно, «приводило и к сохранению во всех сферах материальной и духовной культуры черт предыдущего населения» (33).
Г. Саганович тоже утверждал, что общая для большой части Восточной Европы городская культура охватывала в то время совсем незначительную часть населения — 2–5 %, тогда как абсолютное большинство жителей составлял консервативный деревенский люд, среди которого преобладали автохтоны, а не славяне (34).
Помимо «административного», важным фактором ассимиляции был, бесспорно, еще и религиозный, когда крещение балтов в «русскую» (православную) веру в конце концов приводило их к ментальной и языковой рутенизации. Э. Зайковский утверждает:
«Приток славян-переселенцев численно был не таким уж большим, поэтому славянизация туземцев происходила в первую очередь благодаря славянским городам, княжеской дружине, а с конца X века — христианской церкви, поскольку христианизация вела и к славянизации» (35).
Еще ранее польский историк Г. Пашкевич показал, что первоначальный смысл понятия «славянский» был связан со славянской церковью — особым обрядом, отличным от римского и греческого, основанным Кириллом и Мефодием в Паннонии и Моравии, на Дунае.
Именно как распространение этого обряда и следует понимать позднейшие летописные сообщения о расселении славян с Дуная — это на самом деле свидетельства распространения оттуда славянской веры. Славянский обряд существовал в Киеве еще до Владимира Крестителя (по крайней мере, княгиня Ольга, жившая до 969 года, уже его исповедовала), еще до принятия греческой веры. В силу существования довольно прочной славянской христианской традиции до укоренения в Киеве новой греческой, был сохранен славянский литургический язык и получился своеобразный симбиоз, ставший характерной чертой русской церкви. Кстати, эти наблюдения корреллируют с новейшими работами об этногенезе славян, напрмер, с мнением Ф. Курты: