Преисподняя. Адская бездна

Лонг Джефф

Налобный фонарь погас внезапно. Луч не терял силу постепенно, а просто исчез.

Она должна была это предусмотреть. И думала, что предусмотрела. Спелеологи всегда берут с собой запасной источник света, а иногда два или три. Грегорио упал прямо на ее рюкзак и разбил карбидную лампу. А запасной фонарь она не могла найти.

Тьма обступила ее со всех сторон. Забиралась под одежду. Вместе с воздухом проникала в легкие. Рюкзак вдруг показался неимоверно тяжелым, словно весил не меньше тонны.

Али знала медицинский

термин для охватившей ее паники: диссоциированная истерия. «Блэклок», как выражались колонисты, пещерное помешательство. Люди сходили с ума. Им казалось, что кто-то ползет у них по коже. Некоторые бросались в пропасть или в реку.

Али заставила себя успокоиться. Не можешь стоять — сядь. Сбросила рюкзак. Села. Колени перестали дрожать. Потом стала вслух считать пульс. Это помогало связать чувства с внешним миром, заняться чем-то осмысленным.

«Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…»

Вокруг нее словно материализовался кокон. Слова сдерживали тьму.

Поставив рюкзак между колен, Али принялась на ощупь перебирать его содержимое.

— Носки, — громко произносила она. — Ложка. Зубная щетка.

Каждый произносимый звук был кирпичиком в стене. В боковом кармашке рюкзака Али нащупала полиэтиленовый пакет с запасными батарейками. Удивительно, но ни одна не подошла к налобной лампе. Торопясь уйти как можно дальше от Грегорио, она оставила там фонарь.

Вглядываясь во тьму, Али уговаривала себя.

«Терпи. Ты должна выдержать. Выжить».

Она снова сложила вещи в рюкзак, вспоминая, где лежала каждая. Права на ошибку у нее не было. Потом встала, надела рюкзак. Вытянула руки вперед, сделала осторожный шаг, еще один. Наткнулась на стену туннеля.

«Победа».

Касаясь пальцами стены и нащупывая путь, Али двинулась вперед.

Айк часто повторял, что видеть можно не только на свету. Главное тут — время. Чтобы привыкнуть к подземному миру, человеческому глаза требуется время — или новейшие лекарственные средства. Современные колонисты отдавали предпочтение препаратам, повышавшим концентрацию светочувствительного вещества родопсина, или зрительного пурпура, в глазу. Другие делали себе уколы витамина А или пользовались глазными каплями, увеличивающими количество палочек в сетчатке. За неимением лекарств Али могла надеяться только на время.

Придерживаясь за стену, она шла навстречу ветру. Сидеть и ждать в темноте — не для нее. Тем более что голоса становились громче. Если это следствие сенсорной депривации, значит, она становится все более беззащитной.

Грегорио взывал к ней из могилы. Мэгги умоляла.

«Привет, малыш, — говорил отец. Знакомый голос любителя сигарет „Лаки страйк“. — Боже, как я по тебе скучал. Я жду тебя внизу».

«Я помню, как вынашивала тебя», — шептала мать.

Если голоса — всего лишь обрывки воспоминаний, почему они такие несчастные? Причем несчастье не объединило

их. Каждый требовал ее внимания. Это пугало Али. Они казались голодными.

«Помнишь, как ты сломала руку? — говорил отец. — Я возился с тобой».

«Я полюбила тебя еще раньше, чем придумала тебе имя. — Убаюкивающее воркование матери. — Ты была моей исполнившейся мечтой. И остаешься ею. Найди меня».

«Мама, помоги».

«Александра».

По спине пробежал холодок. Неужели они борются между собой за нее?

— Семьсот семьдесят девять, — вслух произнесла Али, считая шаги.

Спускаясь все ниже, она мысленно разгадывала кроссворды. Пела песни. Что угодно, лишь бы заглушить их мольбы.

Она устроила привал в темноте, нащупав ровную площадку. Среди камней шуршали какие-то животные. Этот звук прибавился к голосам. Али нанесла ответный удар, начав называть состав шоколадного батончика.

— Коричневый сахар, — объявила она. — Овсянка. Арахис.

Голоса не исчезали, преследовали ее даже во сне. Сон был таким приятным, что просыпаться не хотелось.

Она ехала на лошади вместе с матерью. Вдыхала аромат отцовского одеколона «Брут». Строила с Мэгги замки из песка. Целовала Грегорио.

Сны были совершенными, словно сотворенными специально для нее.

А затем стали появляться провалы. Они разрывали ткань сна, как пустые кадры фильма. Только не совсем пустые. Али пыталась убежать от них. Там что-то было. Неприятное. Дурное. Али совершила ошибку. Заглянула в провал.

И почувствовала, что падает.

До нее дошло.

Она падает.

«О боже!»

Падает в черную пустоту и одиночество. Ей никогда не было так плохо. Так одиноко. Какое мучительное одиночество.

Вскрикнув, Али проснулась и сразу же потянулась к лампе, потом вспомнила, что та мертва. Смерть. Вот что она пережила во сне.

Лицо было мокрым от пота и слез. На губах вкус пота. И желчи. Ее вырвало. Горло саднило. Она плакала — нет, выла от горя.

Внезапно исчез страх перед озерной болезнью. А что, если голоса реальны? Что, если эти истощенные люди, которых они с Грегорио видели на берегах озера, на самом деле разговаривают с мертвыми? Что, если затерянные души действительно существуют и подземная «преисподняя» и есть настоящий ад?

Что, если души нуждаются в ней, чтобы обрести свободу?

«Мэгги!»

Али вскочила. Ветер ударил в лицо. Вихрем закружились голоса.

Теперь их стало больше. Слух Али обострился. Тьма наполнилась голосами. Она слышала обрывки шепота. Звуки древних языков. Щелчки, трели, утробное уханье. В этой какофонии присутствовали и наречия хейдлов, знакомые ей по плену. Латынь. Язык майя. Что-то вроде китайского — тональный, но более грубый предшественник пекинского диалекта.

Души умерших? Запертые в чреве планеты? Пр оклятые?