Прекрасная Габриэль
Шрифт:
Как только Понти хотел выразить желание, которое внушала ему ее совершенная красота, молодая индианка покраснела, тихо оттолкнула руку, которая хотела взять ее руку, и приложила палец к губам. Понти остановился. Айюбани начала длинное предисловие из выразительных жестов. Она рассказала, что ее тиран сделал крепче свою цепь. Тираном был Могол, имя которого она произносила таким очаровательным и таким бархатистым голосом, таким обольстительным и горловым тоном, что почти одна индианка на свете могла выговаривать это имя таким образом. Понти выразил, как не нравился ему этот тиран. Он встал,
Вот что индианка выразила ему фигуральным языком со всею изысканностью мимики:
— Я никогда больше выезжать одна не буду; тиран принуждает, чтобы меня провожали.
— Ба! — закричал Понти.
— Провожали две женщины.
— Однако вы приехали одна, одна! — вскричал Понти. — О счастье!
Чтобы выразить счастье, складывают обе руки, сжав все десять пальцев, и бросают к небу пылающие взгляды.
— Нет, — сказала Айюбани с печальной гримасой.
— Вы не одна?
— Нет, со мной две подруги в носилках.
— Ну, пусть остаются там.
— Невозможно!
Понти не подумал спросить себя, почему эти надзирательницы оставались так спокойно в носилках, вместо того чтобы прийти туда, где их присутствие было необходимо. Горесть Айюбани требовала взаимности. Понти старался подражать грациозной гримасе индианки и, надо сказать правду, исполнил это прилично.
— Надо сходить за ними, — продолжала Айюбани.
— О! зачем? — спросил Понти.
— Надо!.. Могол приказал!
Имя Могол было произнесено. Понти печально опустил голову, но тогда божественной Айюбани пришла мысль.
Она встала, растянула свои гибкие члены с восхитительным жеманством, отбросив голову назад, протянув свою тонкую ножку, она приняла позу Альмеи, начинающей танцевать. В то же время она указала на улицу и показала пальцами число два.
— То есть, — угадал Понти, — вы приведете сюда обеих женщин и будете танцевать?
— Они также будут, — возразила Айюбани, подражая позе двух женщин, танцующих друг против друга.
— Очень хорошо! Она заставит танцевать своих надзирательниц, — понял Понти, — очень хорошо!
Айюбани, увидев на стене египетский систр и бубен, сняла их с видом торжества.
— И займутся музыкой, я послушаю, — сказал себе Понти.
Айюбани побежала в переднюю, свистнула особенным образом, и тотчас две женщины, закутанные как две египетские мумии, явились к двери, которую отворил им Понти по приказанию индианки. Напрасно он с любопытством старался рассмотреть двух надзирательниц Могола. Повязка из страусовых перьев закрывала им лоб, полосатая материя падала с этой повязки на лицо, которое она закрывала, и в два отверстия, как в маске, виднелось пламя, но не веки их глаз. Множество стеклышек, странных костей, раковин и кораллов бренчало при каждом движении этих странных существ. Ноги их были обуты в сандалии из древесной коры и исчезали
Понти видел, как эти две фигуры встали одна направо, другая налево от двери; они были высоки и походили на гвардейцев. Могол умно их выбрал.
«Вот это испугает любовь, — подумал Понти, — но я слышал, что дикие женщины впечатлительны, что они не могут устоять против увлечений танцев и музыки, я их очарую. Здесь нужна не сила, а ловкость, а у меня, слава богу, в ней недостатка нет».
Айюбани также посмотрела на костюм своих спутниц, по-видимому осталась довольна, улыбнулась им и подала одной систр, другой бубен. Потом начала танцевать, принудив Понти сесть на то место, которое она прежде занимала.
«Если когда-нибудь при мне станут говорить дурно об индианках, — подумал молодой человек, — я буду утверждать, что это самое честное создание на свете. Назначали ли когда-нибудь француженки свидание с целой свитой и проводили ли время на этих свиданиях танцуя при свидетелях? Это олицетворенная невинность или я не знаю в ней толк».
Он смотрел, как танцевала Айюбани, и бил такт руками, ногами и головой, и мало-помалу сладострастная грация поз и движений неутомимой индианки очаровала его. Она была так ловка, так легка, так красноречиво прекрасна, что Понти сознался в мудрости Могола, назначившего свидетельниц для хореографических упражнений Айюбани.
Наконец она остановилась в ту минуту, когда гвардеец страстно протянул к ней руки. Она уклонилась бы от той опасной гирлянды, которая уже обвивала ее, и оттолкнув молодого человека, который уже обнимал ее, села, задыхаясь и смеясь, на подушки. Понти, несмотря на надзирательниц Могола, упал на колени, сложив руки перед индианкой, но та приложила палец к губам, что заставило ее собеседника обратить внимание на начинавшийся разговор.
— Хорошо ли я танцевала? — спросила Айюбани знаками.
— Восхитительно, божественно!
— Хотите вы также танцевать?
— Благодарю, — отвечал Понти.
— Попробуйте.
— Нет, я буду танцевать дурно после ваших грациозных танцев.
Айюбани не настаивала, но приложила свою руку к запыхавшейся груди.
— Вы меня любите? — понял Понти.
— Нет, я не это хочу сказать. — Она положила руку на свой желудок.
— Вы страдаете, вам слишком жарко?
— Нет, опять не то.
Она приложила к губам три пальца, с движением несколько пошлым, которое у всех народов означает: мне хочется есть.
— Она голодна! — вскричал Понти. — Бедный ангел! Она столько прыгала!
Он побежал в буфет, в котором стояло несколько графинов. Понти, человек предусмотрительный, всегда имел под рукой съестное; он нашел фрукты и подал Айюбани полдник, который за недостатком сытности имел, по крайней мере, заслугу неожиданности. Индианка пила как птица. Она спросила воды, и пока Понти, повернувшись к ней спиной, отыскивал эту жидкость, очень редкую в его буфете. Айюбани налила в рюмку с вином несколько капель из хрустального флакона.