Прекрасная Габриэль
Шрифт:
После этого сильного волнения, расстроившего ее нервы, бедная Габриэль села, обливаясь слезами. Грациенна бросилась, обняла ее и покрыла поцелуями, бормоча тысячу проклятий против тирана, который хотел заставить умереть ею барышню. Граф д’Эстре обгрыз себе ногти, разорвал манжетки и вышел, взбесившись против дочери, а еще более — против самого себя.
— Теперь все глядят в окна, только еще этого не доставало! — сказал он. — Скандал в монастыре, где меня приняли из милости!
Действительно, отворилось несколько окон в комнатах монахов, выходивших в сад или в коридор,
Этот молодой человек, который смотрел с Робером, был Понти, отвлеченный от попечений за Эсперансом звуком голосов, споривших в новом здании. Брат Робер на вопросы гвардейца отвечал что-то совершенно равнодушно и вышел из комнаты. Эсперанс в свою очередь стал расспрашивать Понти.
— Что там такое? — спросил раненый. — Что ты смотрел с женевьевцем у окна?
— Ничего — женщины ссорятся.
— Разве в этом монастыре есть женщины? — спросил Эсперанс.
— К несчастью, есть, кажется, они везде найдутся.
— И они ссорятся?
— Ведь они всегда ссорятся. Такая порода!
Эсперанс печально улыбнулся.
— Как вы должны хорошо думать о женщинах, — прибавил Понти. — Как вы будете их любить!
— Чувствую мало наклонности.
— А мне стоит только взглянуть на женщину, стоит только подумать о женщине, чтобы взбеситься.
Понти захлопнул окно.
— Зачем ты лишаешь меня воздуха и солнца? — сказал Эсперанс.
— Это правда; ну, это опять виноваты эти противные существа.
— Полно, полно, не кричи так громко; у меня разболится голова. Моя голова пуста, видишь ли ты, потому что, боясь горячки, мои доктора не дают мне есть.
— Они правы. Будем бегать от горячки, как от женщины. Горячка — женщина. Поговорим о преступлениях женщины, — сказал Понти, придвигая свой стул к изголовью Эсперанса, — я знаю таких гнусных злодеек, что расскажу вам о них, чтобы сохранить в вас хорошее расположение духа. А! Вы смеетесь, это добрый знак.
Это действительно был добрый знак. Генрих предсказал справедливо: Эсперанс не чувствовал никакой охоты умереть и остался жив. Попечения брата-хирурга и брата говорящего удалили от него горячку, и, по мере того как она убегала, голод приближался большими шагами. Эликсиры из лазарета, которые расточал Робер, и цыплята, которых Понти крал в кухне, мало-помалу восстановили грудь и желудок. Пламя воротилось в глаза, розоватый оттенок покрыл желтые щеки. Через несколько дней Крильон появился у женевьевцев. Он рассказал от имени короля брату Роберу об энтузиазме католиков, которые стерегли Генриха и обивали собор Сен-Дени. Он рассказал о бешенстве гугенотов, которые все бродили около своей добычи, и бешенстве герцогини Монпансье, первый удар которой не удался. Потом он пошел к больному и нашел его выздоравливающим.
—
Крильон торопился, осыпал дружескими уверениями раненого, поблагодарил по-военному Понти и сказал им обоим:
— Поспешим выздороветь; надо быть на ногах для одного славного случая. Между нами и потихоньку я вам скажу, что надо идти помогать его величеству входить в Париж! Выздоравливайте скорее, Эсперанс, потому что вы лишите этого юношу, который ухаживает за вами, чести сделать первый приступ, которого я требую для моих гвардейцев. Это будет великое зрелище, Эсперанс. Я хочу, чтобы вы видели Крильона со шпагою в руке на проломе. Все говорят, что это стоит видеть. Выздоравливайте.
Сердце старого воина трепетало. При мысли о новом торжестве, которое он получит перед сыном венецианки. Понти, думая о взятии Парижа, прыгал, как молодой лев.
— Да, — сказал он, — да, выздоравливайте скорее, месье Эсперанс.
— Вы все еще довольны этим негодяем? — спросил Крильон раненого.
Эсперанс, улыбаясь, взял за руку Понти.
— Он не кричит? Не пьет? Скромен, как девушка?
— Если бы я был скромен, как некоторые девушки, — вскричал Понти, — это было бы мило!
Эсперанс заставил его замолчать взглядом, который уловил и Крильон.
— Мои гвардейцы, как кажется, имеют секреты между собой, ну что ж, посмотрим… Итак, все идет хорошо, прощайте, Эсперанс, до свидания. Пойдемте, Понти, вы поможете подержать мне стремя. Со мной приехал ла Варенн по приказанию короля; но он без сожаления остановится где-нибудь в другом месте. Пойдемте.
Понти пошел за Крильоном, понурив голову: он подозревал, по какой причине его уводит полковник.
— А мое поручение? — спросил Крильон.
— Какое поручение, полковник?
— Записка, которую я тебе велел взять.
— Ах да! В платье месье Эсперанса я ее не нашел.
— Ты лжешь!
— Уверяю вас, полковник…
— Ты лжешь!
— В дороге это записка могла потеряться.
— Говорю тебе, что ты лжец и бездельник! Ты раз сказал Эсперансу, о чем я приказал тебе молчать. Великодушный Эсперанс взял с тебя обещание сбить меня с пути, как старую ищейку.
— Но, полковник…
— Довольно! Я не люблю людей, которые идут мне наперекор и изменяют мне.
— Чтобы я изменил вам, полковник, я!
— Конечно, потому что ты рассказал то, что я тебе доверил; ты вдвойне должен был мне повиноваться: как твоему полковому командиру, как твоему покровителю; ты обязан был отдать мне свою жизнь, если бы я ее потребовал; а я считал тебя довольно храбрым человеком, для того чтобы расплатиться за свой долг.
— Ах, полковник! Пощадите меня.
— Если бы мы были в лагере, — сказал Крильон, постепенно разгорячаясь и крутя свои усы, — я велел бы тебя расстрелять. Здесь же, как дворянин дворянина, я тебя осуждаю; как господин слугу, я тебя прогоняю! Собери свои вещи, если они у тебя есть, и уходи!