Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Рубо Жак

— Во время всего расследования, — начал Блоньяр, — мне ежеминутно приходилось идти против очевидных истин, доказанных долгими годами службы, поступать вопреки общепризнанной методике. Впервые кто-то другой вышел на след преступника раньше меня (инспектор махнул рукой в мою сторону), и, отнюдь не желая принизить ваши достижения и умалить ваш талант, я просто скажу вам: «Тут что-то не так». Я говорю это не для того, чтобы оправдать собственные промахи, не потому, что мое самолюбие уязвлено, а объясняю суть дела: только признав исключительность этой тайны, я смог приблизиться к ее раскрытию. Но это еще не все. Разве не парадокс, что в нашем с вами романе, романе детективном, поскольку в нем имеются даже не один, а два сыщика, Рассказчик, наблюдающий за ходом расследования, преступник

и его преступления, — что в таком романе нет ни одного убийства? И не пролилось ни капли крови? Говорю вам, в атмосфере этого дела и вправду есть что-то необычное, странное, я бы даже сказал, чужестранное.

Закончив эти предварительные пояснения, перейдем к самой тайне. Поскольку я не мог раскрыть ее, пока шел обычными путями, я двинулся в необычном направлении. Вместо того чтобы строить дом снизу вверх, от фундамента к первому этажу, от первого этажа ко второму и так далее, я начал строить, можно сказать, с середины, в воздухе. Но не беспокойтесь, очень скоро я коснулся земли.

Что должно дать нам Решение, чтобы быть приемлемым для нас? Оно должно ответить на следующие вопросы:

Кто тот неизвестный преступник, которого мы называем Грозой Москательщиков?

Почему он нападает именно на москательщиков, а не на железнодорожных служащих или аптекарей?

Была ли у этого человека возможность совершать бандитские нападения?

И последний, но немаловажный вопрос: кто тот единственный, чья кандидатура соответствует трем вышеперечисленным условиям?

Это я назвал бы контрольной проверкой решения.

— Но, — сказал Арапед, — если есть несколько возможных преступников, как же нам выбрать одного?

— Если есть несколько возможных преступников, Арапед, значит, есть и самый возможный из всех, иначе вам вообще не отыскать подходящего! Начнем все сначала.

— Сжальтесь, шеф, — сказал Арапед, — подумайте о читателях. Если вы хотите начать все сначала, вам надо рассказать обо всем, что произошло, и притом более пространно, ибо к описанию каждого события придется добавить развернутый комментарий касательно роли данного события в общей картине следствия. Нет в мире романиста, который согласился бы на такой рискованный шаг, и я еще не уверен, что этим бы дело ограничилось, что вы не были бы вынуждены, дойдя во второй раз до места, где мы сейчас находимся, снова повернуть назад, чтобы объяснить, как и когда объяснение событий совпадает с самими событиями, и если после первого возвращения к месту, где мы сейчас находимся, объем романа вырос бы втрое, то после второго возвращения он увеличился бы уже в семь раз, но вообще-то, раз вы решились ничего не упускать из виду, вы и на этом не остановитесь, и в итоге, боюсь, получится расходящийся ряд чисел, то есть роман будет расти до бесконечности и не завершится никогда. Хуже того, поскольку преступник должен быть арестован после сцены, которая происходит сейчас, — если я не ошибаюсь, он все еще на свободе, — это означает, что преступник избежит ответственности!. Вы же не хотите, шеф, чтобы наше расследование закончилось так бесславно? А потому я прошу, я заклинаю вас: не начинайте все сначала, шеф, лучше изложите вкратце!

На минуту Блоньяр задумался, машинально роясь в кармане, где у него обычно лежали лакричные батончики; но сегодня в кармане было пусто: когда инспектор надевал костюм для ареста, жена запрещала ему есть батончики, чтобы не запачкать костюм до знаменательного события. Казалось, он взвешивает аргументы Арапеда, последовательно рассматривает каждый из них и, судя по всему, аргументы эти показались ему — по крайней мере на первый взгляд — неопровержимыми, ибо он со вздохом сказал нам:

— Хорошо, излагаю вкратце.

Начну с того момента, когда мы, объединив усилия, довели преступника до самого логова, то есть до дома 53 по улице Вольных Граждан, вот этого

самого (он показал на дом). Вначале благодаря сведениям, полученным мной от Вероники Буайо, мы сократили число подозрительных квартир до десяти, и почти сразу же их стало восемь: одна квартира пустует, а в другой живет мадемуазель Мюш, немощная и к тому же вечно ноющая старуха. Внимание! В противоположность тому, что вы подумали — вернее, что я позволил вам думать, дабы не усложнять дело, — тогда еще у меня не было подозреваемых: ведь у подозреваемого должен быть мотив, а до мотива нам еще было далеко! Нет, тогда еще речь шла только о лицах, чья причастность к преступлению не была невозможной. И вот великая буря равноденствия разом уменьшила число этих лиц (я их считаю по квартирам, но исключаю членов семьи) до трех.

— Как? — в один голос вскричали мы с Арапедом.

— Да, до трех, — твердо сказал Блоньяр, — и я докажу это!

Его густые темные брови угрожающе сдвинулись, неукротимая энергия сверкнула в его взгляде. Я готов поклясться, что в эту минуту ледяная рука ужаса сжала сердце преступника.

— Возьмите план, который мы составили в седьмой главе.

Мы взяли план.

— Видите шесть крестиков возле дома 53, чуть левее двери четвертого подъезда?

Мы увидели.

— Наутро после великой бури равноденствия я, как всегда по утрам, прежде чем сесть на скамейку, обозначенную на плане как «скамейка инспектора Блоньяра» — звучит неплохо, а нарисовал ее на плане отец Синуль, это мне очень помогло в расследовании, — стало быть, я, как всегда, обошел дом со стороны сквера, пытаясь определить по наитию то место, где за закрытыми ставнями душа преступника тщетно искала забвения (я ведь знаю, он — животное ночное). Так вот, в то утро на тротуаре у дома, там, где на плане поставлены шесть крестиков, лежали обломки изделия из терракоты. Это были обломки польдевской статуэтки!

— А им было неоткуда взяться, кроме как из окна квартиры преступника! — в один голос вскричали мы с Арапедом.

— Совершенно верно.

— Но что это дало вам? — спросил Арапед.

— Я понял, что эти обломки никоим образом не могли попасть сюда из окна квартиры, расположенной слева от лестницы, — торжествующе воскликнул инспектор, — если, конечно, у них не было крыльев!

Мы молча обдумывали это блестящее умозаключение.

— Но в таком случае, — заметил я, — у вас все-таки оставалось пятеро кандидатов в подозреваемые, то есть нет, четверо (я забыл про мадемуазель Мюш).

— Нет, — сказал инспектор. — Арапед?

— Вы правы, шеф, их оставалось только трое, ведь окно первого этажа расположено слишком низко, чтобы статуэтка могла разбиться на пятьдесят три куска. Следовательно, к моему величайшему сожалению, придется исключить из списка месье Андерталя, антиквара.

— Значит, ты к нему приглядывался?

— Да, а почему, я вам объясню позже.

— Итак, их оставалось трое, — продолжал Блоньяр, — и я не скажу вам, кто оказался подходящим. Первым делом надо исключить еще кое-кого. Не будем забывать, что статуэтка — посредственная копия одного из вариантов знаменитой польдевской Венеры с улиткой — явно свидетельствует о том, что преступник как-то связан с Польдевией. Польдевия — в центре этого Дела. Только в двух из оставшихся трех квартир живут люди, тесно связанные с Польдевией. Так что мы можем твердой рукой вычеркнуть из списка мадам и месье Ивонн.

— Тем лучше, — сказали мы.

Арапед добавил:

— And then they were two, и вот вам результат — двое негритят, но я надеюсь, что в нашем случае конец будет не такой, как в песенке — and then they were none! (и вот вам результат: не стало негритят). В сущности, — заметил Арапед, — сыщик действует по тому же принципу, что серийный убийца: он отбрасывает подозреваемых одного за другим.

Это открытие, по-видимому, доставило ему глубокое удовлетворение.

— В самом деле, — продолжал инспектор Блоньяр, — еще до того, как поставить вопрос о мотиве, я уже знал, что кандидатов в подозреваемые только двое — профессор Орсэллс и месье Неликвидис!