Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— Я вам не помешаю? — спросила Элизабет.
Патрис развернулся на вращающейся табуретке и взглянул девушке в лицо. Они не разговаривали друг с другом после посещения «Мовэ Па».
— Вы мне никогда не мешаете, — галантно ответил он. — Что вы собираетесь делать сегодня после полудня?
— Пойду на Рошебрюн кататься на лыжах. А вы?
— Да вот хотел бы поработать немного, но что-то не клеится.
— Что вы пишете?
— Это вас интересует?
— Очень! — сказала она.
Он улыбнулся светло и радостно,
— Правда? В таком случае, когда я определюсь с темой, то я сыграю вам кусочек. Я задумал написать концерт. Дело слишком кропотливое, боюсь, что это мне не под силу.
— Я уверена, что вы с этим прекрасно справитесь, — сказала Элизабет с убеждением, удивившим ее саму.
Странно, но ей почему-то хотелось завоевать уважение этого юноши. Он разговаривал с ней серьезно, прислушивался к ее мнению, и поэтому у нее создалось впечатление, что она может привлечь мужское внимание не только своей молодостью, очарованием или склонностью к любовным утехам. Он взял первый аккорд и тихо сказал:
— Надеюсь, что вам понравится эта тема, навеянная заснеженными склонами.
На пороге показалась Сесиль:
— Я готова!
— До вечера, Элизабет! — сказал Монастье.
— До вечера, Патрис.
Элизабет заспешила. Было уже около трех. Девушки вышли вместе и расстались там, где дорога на Глез пересекалась с дорогой, ведущей к канатной. Пока Сесиль карабкалась по склону с лыжами на плече, Элизабет шла быстрым шагом в сторону деревни. От желания побыстрее дойти до цели кровь застучала у нее в висках. Ее целью была комната с закрытыми ставнями, где ее ждал Кристиан.
Когда она в шесть часов вечера вернулась в гостиницу, Сесиль тоже только что вошла вместе со студентами, которых она встретила на горе. Сидя в углу холла, Глория и ее жених тихо разговаривали, листая каталог большого иллюстрированного журнала. Они готовились к будущей совместной жизни. У Элизабет сжалось сердце. Чтобы встряхнуть с себя эту грусть, она вспомнила, что Кристиан сказал ей после любовных ласк, когда она лежала удовлетворенная, прижавшись к его боку:
— На свете есть мало женщин, которые так хорошо созданы для любви, как ты. Ты отдаешься этому без остатка. Это и есть высшая гармония. Ты отдаешь себе отчет в том, как же тебе повезло?»
Она повторяла себе, что ей, конечно, очень повезло, но почему-то на сердце не стало легче.
На обед Глория заказала шеф-повару блюда из русской и французской кухни. Пьер принес из подвала бутылку шампанского, самого лучшего с его точки зрения. Другие столы, на которых стояло простое бордо или минеральная вода, выглядели очень бедно по сравнению с этим богатым столом, за которым пили вино, брызжущее радостью. После десерта к ним подошел шеф-повар, желая услышать комплименты, которые он безусловно заслуживал. Слегка опьяневшая мадемуазель Пьелевен сказала жеманным тоном:
— Вы просто
— Счастлив служить молодому воинству и красоте французских женщин, — ответил повар громовым голосом.
Он с такой силой щелкнул каблуками, что его белый накрахмаленный колпак сдвинулся на ухо. Леонтина, стоя поодаль с опущенными руками, прямо-таки пожирала его глазами. Когда повар ушел, она еще долго не могла прийти в себя и только со второй попытки господину Флеку удалось вывести ее из оцепенения; Леонтина очнулась и принесла ему хлеба. У Амелии, которая наблюдала эту сцену через раздаточное окошко, снова возникли подозрения.
На другой день, около половины шестого, когда клиенты пили чай в холле, она вошла в столовую и удивилась, что стол был уже накрыт к обеду. Обычно экономка никогда не накрывала на стол раньше шести часов. Увидев Берту, шедшую ей навстречу по коридору, Амелия спросила:
— Где Леонтина?
Щеки Берты залило жарким румянцем. Она с трудом выговорила:
— Я не знаю, мадам. Думаю, что она в бельевой или у себя. Предчувствуя недоброе, Амелия пошла на кухню, где розовенькая и пухленькая мадам Рене чистила морковь вместе с Камиллой Бушелотт.
— Шеф-повар еще не пришел, мадам Рене? — спросила Амелия.
— Нет. Он прилег, как обычно. А который теперь час?
— Скоро шесть.
— О! Что-то Владимир залежался. Мне надо пойти за ним. Мы только дочистим эту морковь… вы позволите, мадам?
Амелия открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент к ней подошел Пьер и нарочито веселым голосом сообщил:
— Нет, нет. Оставьте его. Пусть отдохнет!
— Но, Пьер, если он сейчас не спустится, то к восьми часам обед не будет готов, — возразила Амелия.
— Подумаешь! Запоздаем немного, это не так уж страшно.
Говоря это, он взглянул на Амелию таким странным взглядом, что та промолчала. Он, очевидно, хотел что-то ей сказать, но не в присутствии прислуги.
— Идем, Амелия? — Пьер взял ее под руку.
Она послушно последовала за мужем и уже у лестницы спросила:
— Почему ты не хочешь, чтобы мадам Рене пошла разбудить мужа?
— Да потому что он не один, — шепотом ответил Пьер.
— Что-что?
— Я сейчас шел в кладовую для белья и, проходя мимо комнаты Леонтины, невольно все услышал. Он там вместе с ней!
— Этого не может быть! — воскликнула Амелия, задохнувшись от возмущения.
— Но я же тебе говорю!
— Надо немедленно пойти туда и застать их врасплох!
— Ни в коем случае! — сказал Пьер. — Ты представляешь себе, какой скандал может разразиться? А его несчастная жена?..
В этот самый момент мадам Рене вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
— Пойду встряхну его, а то он действительно заспался.
Оглушенная этим событием, Амелия не находила больше слов. Тогда заговорил Пьер: