Прекрасная пленница

Стивенс Этель

– Могу я поговорить с тобою? – спросил он.

Риккардо молча подвинул единственное кресло, а сам уселся на подоконник. Он готов был выслушать выговор за опрометчивость, допущенную ночью; он сознавал, что упреки дяди были бы заслуженны.

– Запри окно, Риккардо, – смущенно сказал маленький человечек, – нас могут услышать. Я не верю никому.

Риккардо без возражений исполнил его желание. Сицио Скарфи с первых же слов удивил его.

– Риккардо, – начал он, нервно барабаня пальцами по ручке кресла, – я присматривался к тебе все это время, сын мой, и пришел к заключению, что ты достоин доверия, какое я намерен оказать тебе. Ты удивительно легко освоился с делом, у тебя хорошая память, и ты не болтлив. – Сицио тяжело перевел дух. – Ты не болтлив, – повторил он. – На Сальвадоре, хоть он и родной сын мой, я положиться не мог бы. Да и голова у него не деловая.

Впрочем, он остепенится и будет работать, если им руководить. Так вот, сын мой, мне надо сообщить тебе кое-что, о чем не должен знать никто больше. Мне угрожает опасность, за мной следят. Я могу умереть в любой момент.

– Почему? Каким образом?

Голос Сицио Скарфи упал до шепота:

– Мафия.

Риккардо догадывался, что дядя его, как многие сицилийцы его поколения, был членом мафии, но его поразило, что это тайное общество простирает свое влияние и на Тунис, притом настолько, что угрожает дяде – мирному гражданину иностранного государства. Первая его мысль была о том, что Сицио Скарфи заблуждается, что он во власти навязчивой идеи.

– «Малая Сицилия» кишит членами мафии, – со страхом пояснил Сицио.

– Но вы ведь не в ссоре с местным главарем? Вы платите все, что полагается?

– Платил много лет.

– В чем же дело?

– Я… я предал члена мафии Кальтанизетти. Я отвез его на грузовом судне в Триполи, под предлогом спрятать там, и… передал в руки полиции.

– Как… как вы могли?! – с ужасом воскликнул Риккардо.

– Джованна любила его до того, как вышла за меня. Она продолжала его любить… Они так хорошо понимали друг друга…

Сицилиец не умеет любить, не ревнуя, и ревность в его глазах служит оправданием для всякого проступка, но, несмотря на это, Риккардо никак не мог побороть в себе чувства негодования и отвращения.

– Каким образом это раскрылось… сейчас? Столько лет спустя?

– Не думаю, чтобы Джованна подозревала, хотя она до самой смерти (умерла она вскоре) не могла простить мне, что я «не сумел» доставить его в безопасное место. Она презирала меня за это. Она умерла месяц спустя, тотчас после рождения Аннунциаты. Кальтанизетти тоже так и не узнал, кто предал его; знает кроме властей только один человек – Си-Измаил.

Риккардо остолбенел.

– Я расскажу тебе все по порядку. К тому времени, как я вернулся из Триполи, дела мои пришли в самое плачевное состояние. Джованна швыряла деньгами, проигрывала в карты у своей приятельницы мадам Тресали, мне не хотелось урезывать ее. Между тем год выдался для торговли скверный, я был накануне банкротства. Мне принадлежало в то время лишь несколько жалких суденышек, из которых два во время шторма пошли ко дну со всем грузом. Они не были застрахованы, я запоздал за неимением денег. Я не видел выхода. Предстояло начинать жизнь сызнова. Я скрывал создавшееся положение от Джованны: она всегда была слабенькая, и мучительна была для меня мысль, что ей придется узнать нужду. Совсем сломила меня весть о гибели судов, – помню, я пошел тогда в церковь Санта-Кроче и плакал и молился… да, сказать правду, я начинаю думать, как и вы, молодые, что от святых многого не дождешься – посулы одни… ну их совсем!..

Он нагнулся вперед и продолжал:

– И вот я получил как-то приглашение явиться к Си-Измаилу бен-Алуи. Он был еще молод тогда, но уже пользовался значительным влиянием. Говорили, что, будь он в Тунисе в 1881 году, когда судьбы Туниса решали всякие Тресали, все вышло бы по-иному. Но сам я в политике мало понимаю; Си-Измаил гостил в то время у бея. Он принял меня в небольшой комнате, в одном из крыльев дворца, усадил, предложил кофе и, как только мы остались одни, заговорил: «Я был очень огорчен, синьор Скарфи, узнав о ваших злоключениях. Я знаю, что дела ваши запутаны». Я возразил, что слухи преувеличены, что я надеюсь вскоре оправиться от понесенных потерь. «Тем не менее, – заявил он, – если вы узнаете, что в ваше распоряжение немедленно поступают восемьдесят тысяч франков, которые вы могли бы вернуть, когда и как вам вздумается…» Я не верил своим ушам и не мог выговорить ни слова. Си-Измаил молча вытащил из-за своего вышитого кушака кожаный бумажник и отсчитал названную сумму. «Взамен хочу просить вас об одной услуге», – выражение разочарования, появившееся на моем измученном лице, заставило его добавить добродушно: «Деньги во всяком случае в вашем распоряжении». Я спохватился и выразил полную готовность сделать все, что от меня потребуется. «Прекрасно, – сказал он, – не будете ли вы так любезны самолично проследить за выгрузкой некоторых партий шампанского, которое

я намерен время от времени переправлять на ваших судах из Марселя до Туниса или одного из тех портов, в которые заходят ваши суда? Я хотел бы, чтобы вы гарантировали, что они не будут вскрываться на таможне и будут выдаваться моим агентам в неприкосновенности!» Я развел руками: – «Вам же известно, что правительство требует периодических осмотров грузов?» – «Но мне известно также, – возразил Си-Измаил, – что новый начальник таможни – сицилиец и член мафии». – «Какое мне до этого дело?» – спросил я. Он сделал условный знак. Я был поражен. «Сам я не член мафии, – поспешил он объяснить. – Но вы, наверное, сумеете поладить с Роспиньи, начальником таможни». Я знал, что он был прав, что стоит мне обратиться с просьбой к местному хозяину, для того чтобы Роспиньи, хотя бы он и не был активным членом, распорядился освобождать известный груз от осмотра. Но я все-таки спросил: «Как я могу ручаться, что наш хозяин согласится оказать давление на Роспиньи?» – «О, как вам не суметь это устроить… вам, устроившему побег Кальтанизетти?» – заявил Си-Измаил, как ни в чем не бывало потягивая свой кофе. Я едва владел собой. «Вас информировали неправильно, – сказал я. – Кальтанизетти, к несчастью, не удалось бежать». – «А! Вот как! – отвечал он, – в таком случае, если бы стало известно, кто предал его, человек этот, наверное, был бы не жилец на белом свете!» Я понял, что он все знает. «Как видите, – добавил Си-Измаил, – я с вами откровенен. Эта марка шампанского не выносит воздуха. Поэтому мне надо заботу о моем шампанском возложить на человека, для которого это были бы вопросом жизни и смерти, который сам стал бы следить, чтобы шампанское друга не подверглось риску. Мне было бы обидно лишиться сразу и шампанского, и друга!» У меня выбора не было, соглашение состоялось. Когда я вышел на воздух, я шатался как пьяный. Я направился прямо к своему банкиру, мой кредит был спасен.

– Вы все еще должны ему? – спросил Риккардо.

– Я выплатил все, до последней копейки… Но это еще не конец. По приказу моего хозяина, Роспиньи помогал мне. Но сейчас он женится на богатой девушке и с радостью ускользает в Рим. Вместо него назначен француз. Я неоднократно просил Си-Измаила освободить меня от обещания, но он только угрожает, косвенно угрожает, выдать меня мафии. Однако с уходом Роспиньи я вынужден был сделать активные шаги: по моему распоряжению на прошлой неделе в Марселе отказались принять груз.

– И вы полагаете, что он исполнит свою угрозу?

– Я знаю, чувствую, что за мной следят. – Холодная испарина выступила у него на лбу.

– Быть может, это ваше воображение?

– Нет, прошлой ночью я слышал крадущиеся шаги по лестнице, и лежал весь обливаясь потом, с револьвером в руке.

– Вчерашние шаги, во всяком случае, весьма невинного происхождения, – сказал Риккардо, – я спускался в кладовую, чтобы достать чего-нибудь поесть.

Сицио Скарфи помолчал, потом заговорил снова, печально улыбаясь:

– Заботят меня мои девочки, особенно малютка Аннунциата. Ей нужен защитник. – Он вопросительно посмотрел на Риккардо.

– О! Если бы что-нибудь случилось, я заботился бы о них обеих, как о родных сестрах, – сказал Риккардо.

Сицио нахмурился.

– У Аннунциаты хорошее приданое – отчего бы тебе не жениться на ней?

Риккардо смутился.

– Но… она так молода еще.

– Тем лучше! Ты воспитаешь ее как захочешь! Шестнадцать лет – самое время. Моя сестра вышла замуж четырнадцати и через год умерла от родов.

– Я еще не собираюсь жениться…

– Можно подумать, я предлагаю тебе жениться на обезьяне, на сморщенном павиане! Что у тебя в жилах, кровь или вода?

– У меня нет оснований предполагать, что она любит меня, – возразил Риккардо.

– Надеюсь, что не любит! Мы, слава богу, не англичане! Тебе придется научить ее любить. – Он подергал себя за ус. – Ты не влюблен ли в другую женщину?

– Нет, – ответил Риккардо.

Мабрука была частью безумной лунной ночи, она приходила к нему из царства сказки. С ней все у него кончено, так, по крайней мере, он думал сейчас.

– Значит, препятствий нет. Я передам тебе все дело целиком.

Риккардо не находил никакой подходящей отговорки. А в позе и в выражении лица человека, выжидающего ответа, было что-то, заставлявшее его согласиться.

– Вы слишком добры ко мне, – сказал он, наконец, – я постараюсь сделать ее счастливой.

Сицио облегченно вздохнул и поднялся с места.

– Я одного только не понимаю, – остановил его уже в дверях Риккардо, – почему Си-Измаил не перевозит этот груз на собственной яхте?