Прекрасная посланница
Шрифт:
Подобного вопроса наш герой никак не ожидал, поэтому переспросил с искренним удивлением:
— Какой рескрипт?
— А вы хитрец, князь. Какой?.. Тот самый, которое передал вам мой агент в Данциге.
Матвей смутился. Ему казалось, что встреча с агентом Петровым вообще произошла в другой жизни. Все было так давно, что потеряло смысл.
— Что вы молчите? Почему вы оставили свой полк во время военной кампании? И как вы оказались в Петербурге?
— Я был ранен, ваше сиятельство. Ранен и контужен. Но не только этим я могу объяснить мою забывчивость. Тайное послание, о котором вы изволите
— Вот как? Кем?
— На границе Польши я был захвачен в плен конфедератами. Мне удалось бежать, — Матвей подробно описал обстоятельства побега, не упомянув, разумеется, ни Николь, ни ее мнимого папеньку. — Письмо было зашито в камзол. Думаю, что его похитили поляки-конфедераты.
— Но вы в этом не уверены?
Матвей промолчал. А что он мог сказать? Да, не уверен, потому что «папенька» очень похож на аббата Арчелли. И вовсе не исключено, что ловкие пальчики Николь распороли подкладку на его камзоле. Матвею показалось, что спина его покрылась гусиной кожей. Вены, мускулы, сухожилия, печень и почки — все напряглось.
— Что было в том рескрипте писано, знаешь?
— Никак нет, ваше сиятельство.
В голосе Бирона уже звучал металл, податливость Матвея его раздражала. Дальше он уже обращался к нему на «ты». А что церемониться с этим прохвостом?
— Вез тайное послание и не знал его содержания?
— Это чужая тайна, ваше сиятельство. Мне было поручено доставить письмо в Варшаву, что я и сделал, да не нашел там кому передать. Взялся сам везти, да вот не довез.
— А ведь это подсудное дело, поручик. Депеша, не доставленная в военное время по назначению… Знаешь, чем это грозит?
— Я готов принять любую кару.
— Почему сразу не пришел ко мне с повинной? Что в этом — беспечность или злой умысел?
— Ах, ваше сиятельство, голова у меня от контузии пошла кругом. У меня ведь были и другие поручения, и я их выполнил. Я вез депешу от генерала Любераса к графу Левенвольде.
— В чем смысл депеши Любераса? Ее ты тоже не читал?
— Тоже не читал, — эхом отозвался Матвей, — но подозреваю, что генерал Люберас высказывал некоторое беспокойство…
— Продолжай, продолжай. Он фельдмаршалом не был доволен, так?
— Это мне не дано знать. Но мне известно, что фельдмаршал Миних послал в Варшаву приказ об арестовании Любераса.
— Понятно. А Люберас обвинял Миниха в том, что воюя, тот чаще заботился о собственных интересах, чем о нуждах государства Российского.
— Так точно, ваше сиятельство.
— Что значит — так точно?
— Я принимаю ваши слова на веру.
А этот молодой человек вовсе не так прост, как выглядит, подумал Бирон.
— А в армии что по этому поводу говорят?
— В армии ничего не говорят, в армии воюют, ваше сиятельство.
— А ты не дерзи, не дерзи! — крикнул вдруг Бирон, распаляясь, но тут же остыл. — Помнишь поручение мое, с коим в Польшу ездил? Ты кому-нибудь о деньгах говорил?
— Никак нет. Никому и никогда, ваше сиятельство.
— А тебя о них кто-нибудь не спрашивал?
— Не спрашивал, — твердо ответил Матвей и подумал с испугом: «А ведь спросят, как пить дать спросят. Только кто?»
— Ладно, поручик, догуливай свой отпуск. Твое счастье, что вверенный тебе
Бирон обошелся с Матвеем милостиво из-за сообщения о генерале Люберасе. Об этой тяжбе с Минихом и о прочих военных склоках никто не поставил Бирона в известность. Теперь на руках у него еще один козырь. Маленький козырек, но и он сгодится в борьбе с этим всеми обласканным героем. В том, что борьба будет, и серьезная, фаворит не сомневался.
А Матвей шел по дворцовым коридорам, молился мысленно и думал: «Пронесло». Понять бы только, про какой должок толковал Бирон? И почему-то я всегда ему должен, а он мне никогда. А может быть, у этого расфранченного баловня судьбы совсем нет верных людей, и он каждого ловит на крючок, запугивая и стращая неведомыми карами?
На всех изгибах коридора стоял караул, семенили куда-то ливрейные слуги с подносами, пробегали, шурша юбками, фрейлины, успевая стрельнуть в сторону Матвея любопытным взглядом. Тесно живут во дворце. От интриг, подсиживания и доносительства небось спасу нет. Даже воздух здесь кажется густым и затхлым.
Зато на улице было свежо. Набережная встретила ветром, пропитанным влажной пылью. Небо было свинцовым, без единого проблеска. Нева жила обычной трудовой жизнью, вверх по течению тянулась барка с сеном, вниз шли струги с непилеными бревнами, хлопали на ветру паруса, грохотала цепь спускаемого в воду якоря. Гребцы резво колотили веслами по воде, перевозя в своих утлых челнах обывателей с одного берега на другой.
Матвей вскочил в седло и неторопливо направился в сторону усадьбы. Купчая уже была составлена, часть денег отдана, поэтому он с полным правом мог называть усадьбу своей. Он даже название ей придумал — «Клены», поскольку очень хороши там были клены у каретного сарая и у мельницы. Да и у лодочного сарая рос пригожий кленок, молоденький еще, но аккуратный. Если очередное наводнение не подмоет ему корни, то вырастят со временем в могучее дерево.
Думай, Матвей, думай и сопоставляй. Что-то слишком много новостей ты получаешь за последние дни. И новости одна другой увесистее, словно камнепад в горах. Может, и впрямь его сглазили, нашептали, надули в уши ядовитого дыма?
Письмо от Лизоньки он получил за день до визита к Бирону. Взял его в руки с опаской, словно горячую бумагу. Сейчас начнутся упреки, и главная обида в том, что справедливые. Сколько можно его, словно слепого кутенка, носом в лужу тыкать? Но против ожидания, письмо было спокойным, почти радостным. Он прощен, слава тебе господи, прощен и забыт.
Одной заботой меньше, но в конце послания пришлось проглотить горькую пилюлю. Какой-то неведомый шляхтич подробно и со скрытым злорадством рассказывал «о той даме, с которой вы знакомство водите». Оказывается, Лизонька своими глазами видела его встречу с Николь в кофейном дому. Ах, если бы он знал это раньше, не чувствовал себя таким дураком. Однако этот шляхтич слишком много на себя берет. Видите ли, «названная дама» хоть и предъявила нужные для вскрытия могилы документы, вела себя странно, назвалась вдовой Виктора Сюрвиля, а потом выяснилось, что она вовсе не вдова, а дальняя родственница.