Прекрасная шантажистка

Федорова Полина

— А если оно не будет лестным? — осторожно спросил Штальбаум.

— Тогда не будет и сего завещания. Главное — мне нужна правда. — Граф устало откинулся на подушки. — Естественно, все надо сделать скрытно и быстро, по крайней мере до того, как меня приберет к себе Господь. Ну и, конечно, вам и вашим помощникам при любом исходе дела, будет выдано щедрое вознаграждение. Вы согласны?

— Согласен, — ответил архивариус.

— Деньги на дорожные расходы получите у моего управляющего. Желаю удачи.

Штальбаум поднялся и, почтительно поклонившись, направился к выходу.

Дверь в графскую спальню была почему-то приоткрыта, хотя он точно помнил, что войдя плотно прикрыл ее. Но в голове уже роились мысли, порученного дела касаемые: кого и сколько человек посылать в эту далекую Казань, какие инструкции для них готовить. Размышляя над этим, надворный советник вышел из комнаты, не заметив, как кто-то, очень ловкий, шмыгнул за портьеры. Через минуту оттуда появился молодой человек и, уже не таясь, направился в сторону залы. Его шаги гулко раздавались в пустом коридоре, но их никто не слышал: ни сидевший в это время на кухне камердинер, ни старик дворецкий, ни старый граф в своей спальне, который лежал в постели, устремив невидящий взгляд в узорчатый потолок.

2

Секунд-майорша Клеопатра Семеновна Филиппузина любила поспать. Посему утро в доме начиналось не ранее одиннадцати часов, а до того, чтобы ни хождений, ни, Боже упаси, какого шумства, — дамой Клеопатра Семеновна была весьма строгой и дом держала в рукавицах ежовых: чтоб все только по ее воле, а иначе недолго и на конюшню угодить, в лапы Терентия Панкратыча.

Привыкла давно к такому распорядку и Полина. Девичий сон — крепкий. А вот сестренка ее Лизанька — дело другое. Бывало, просыпалась раненько, даже от шороха тараканьего, когда дворовые с лакеями только до середки сна добирались. И если не эта ее особенность, еще и неизвестно, какая бы случилась в то утро беда.

Проснулась Лиза в тот день от буханья коло-коленного. Как-то необычно звонили, не слаженно, тревожно. Потом вроде треск послышался, словно огромный медведь связки хвороста топчет. Встала, глянула в окно — темень кромешная. То ли дым, то ли туман черный. Потом кто-то закричал дико, будто зверь раненый. А развеялся дым-туман, увидела, что за окном — море огненное.

— Господи! — прошептала Лиза и бросилась в комнату сестры. — Вставай! — дернула она с Полины одеяло. — Пожар!

— Что?!

Как были в рубашках ночных, бросились к тетке.

— Тетушка, горим! Горим!

Ввалился в спальню Терентий Панкратыч. Рот открыт, борода опалена, рубаха огнем дырявлена:

— Пожар!!!

Клеопатра Семеновна даром что сумасбродна да капризна — враз сообразила, что неладное творится.

— Давай выводи барышень! — гаркнула она на Терентия. — Головой за них отвечаешь. Я — следом.

Кинулась растрепанная в будуар свой, к шкатулке заветной. Знала Полина, что в ней — какие-то бумаги важные. Впрямую о том Клеопатра Семеновна с ней не говорила, а намеками — было. Как-то раз, пребывая в благостном настроении, даже показала, что внутри этой шкатулки. Глянула Поля, а там один-разъединственный лист, вчетверо сложенный.

— Вот, — тетка тогда сказала, —

видишь, бумага лежит?

— Вижу, — ответила Полина.

— Так вот, запомни, коли со мной что случится... молчи, — не дала она возразить племяннице и продолжала: — Ежели со мной что случится и придется вам так туго, что хоть волком вой, сие письмецо вам очень кстати будет. Семейство князей Всеволожских долгонько на коротком поводке им держать можно.

...По крыше будто застучало крупными градинами.

— Быстрее, — сказала сама себе секунд-майорша, но треклятый секретер не желал открываться. — Черт! — рванула она ручку ящичка, но тот не сдвинулся с места.

Накинув на себя попавшуюся под руку одежду, Полина и Лизанька выскочили во двор.

— Идемте, барышни, идемте, — торопил Панкратыч, опасливо поглядывая на дом.

Крыша уже занялась. Шапка огня над ней быстро росла и становилась все ярче.

— Ну что же тетушка-то не идет? — тревожилась Поля. Подалась было к дому, но Панкратыч весьма неучтиво схватил ее за руку.

— Нельзя туда, — произнес он строго.

Огонь был таким, что даже на этом, казалось бы, безопасном расстоянии его жар был нестерпимым.

И вдруг в окне второго этажа показалась Клеопатра Семеновна. Рубашка на ней горела.

— Тетя!!! — дико закричала Полина, увидев как огонь охватил фигуру Клеопатры Семеновны. Не в силах оторвать взгляда от окна, девушка в рыданиях билась в руках Панкратыча. В ужасе смотрела она, как огонь набрасывался на свою жертва, как обреченная тетушка из последних сил вскинула руку, державшую какой-то темный предмет, и... тут крыша дома просела и обрушилась внутрь, подняв сноп искр, и гигантский столб огня с ревом взметнулся в небо.

...Последнее, что видела Поля, теряя сознание, это вылетевшую из пламени шкатулку, к которой бросился конюх...

— На Арское поле! Все следуйте на Арское поле! — раздалось где-то совсем рядом, и Полипа открыла глаза.

— Очнулась! — услышала она голос Лизы. — Терентий, она очнулась!

— Вот и слава Богу, — послышался откуда-то сбоку голос Панкратыча.

Полина приподнялась на локтях и огляделась. Они с Лизой ехали на тряских дрогах — длинной телеге, на которой возят покойников на погост. Панкратыч шел сбоку, рядом с возницей, в потной сермяге. А вокруг тем временем творилось невообразимое! Улицы были переполнены экипажами, верховыми и пешим людом. Вся эта лавина, двигавшаяся вверх по Рыбнорядской, походила на бушующую реку, в которую из ближайших улиц вливались все новые и новые потоки.

Арское поле напоминало то ли огромный цыганский табор, то ли бивуак отступающей армии. Брички, кареты, коляски, телеги со скарбом и без, цветастые татарские шатры и походные палатки занимали все поле от Варваринской церкви до конца Куртинского погоста. И даже сюда долетал пепел выгоревшего на семь верст в окружности города.

Панкратыч неизвестно куда пропал и вернулся только к вечеру, раздобыв где-то узкогорлый кувшин молока и ломоть ржаного хлеба.

Поужинав, Поля с Лизанькой стали устраиваться на ночь, и тут Панкратыч передал Полине шкатулку.