Прекрасная славянка
Шрифт:
Князю вдруг захотелось пожалеть свою гостью. Она была очень похожа на гордячку Елину, но вблизи оказалась такой хрупкой и нежной… Ее глаза были огромными, а губы так трогательно дрожали, что Вадим едва удержался от ободрительного жеста. Тепло и полумрак комнаты расслабили его, и он подозвал девушку к себе.
— Так, значит, ты Любава? — как можно более сердечно спросил он.
— Такое имя мне дали.
— Тебе оно нравится?
Князь блуждал взглядом по ее телу, не отдавая себе в этом отчета.
— Да, оно приятно звучит.
— Значит, когда ты выйдешь замуж, ты хотела бы носить то же имя? — Вадим с трудом понимал, что он говорит.
Когда девушка встала рядом с ним, то дрожащий свет свечей и цветочный запах ее тела начали творить с ним что-то непонятное. Внутри будто бы начали раскручивать огромное тяжелое колесо. В груди заломило.
Вадим попытался припомнить свою жену. Бедняжка Ядвига. Запуганное маленькое существо невзрачной наружности. Кроме имени, в ней не было ничего царственного и сильного. Она боялась звука шагов своих родственников, повиновалась Медвежатнику, как тряпичная кукла, и пахла болезнями. В браке их объединяло одно — нелюбовь к Волегосту.
За два года женитьбы Вадим так и не смог привязаться к Ядвиге. Она осталась в его воспоминаниях жалким отражением собственных страхов. Глядя на нее, он стыдился своей трусости и мечтал о том, как столкнет ненавистного волхва в реку.
«А сейчас рядом с ним юная русалка, — думал он. — Дива Лада смотрелась бы крестьянкой рядом с этой девушкой, смешавшей в себе страх и самоуверенность. Пожалуй, самоуверенности в ней было многим больше».
— Я хотела бы носить то имя, которое будет нравиться моему мужу, — проговорила Любава.
Вадим поднял на нее недоуменный взгляд.
— Я лишь ответила на тот вопрос, который мне задал князь.
Вадим усмехнулся.
«Надо же! Уже не помнит, о чем говорил! Кажется, правда и о женитьбе он говорил».
Любава тем временем с удивлением наблюдала перемены в князе.
«Пришел раздосадованным, грустным и раздраженным. А сейчас мечтательный, удивленный. Смотрит на нее с нежностью, хотя иногда и будто бы сквозь нее. Как бы не видит. Несколько прядей волос упали на лоб, глаза стали еще темнее… Интересно, о ком он думает? Елину или Ядвигу представляет на ее месте?»
Любава гнала от себя грустные мысли.
«Ни одной из этих женщин нет сейчас рядом. Сейчас рядом только я — Любава. И об этом стоит думать. Остальное все пустое, только сердце себе бередить».
С этими мыслями она улыбнулась и принялась разглядывать сильные руки князя. То, что произошло в следующую секунду, она не успела даже осознать. Вадим поймал ее завороженный взгляд и протянул руку к ее лицу. Сама не понимая, что делает, Любава закрыла глаза и коснулась щекой его ладони. Затем провела по ней губами, почувствовав, как внутри разгорается самый что ни на есть настоящий огонь.
Ладонь князя оказалась теплой и мягкой. Нежные губы девушки прочертили по ней дугу
«У воина не может быть таких мягких рук, пронеслось в голове Любавы. — Интересно, есть ли у него мозоли от рукояти меча? Боги, какие глупости лезут в голову!»
Любава застонала. Ее волосы, которые она пыталась до этого заплести в косу, рассыпались по плечам, закрыли лицо. Не узнавая саму себя, девушка провела ими по руке и лицу князя, склонилась над ним и прошептала его имя.
Время потекло тягучими волнами. Казалось, что эти двое прорастают друг в друге. Мягкая настойчивость Любавы, вызывавшая у нее самой недоумение, смешивалась с удивлением и страстью князя.
Вадим был не в силах вызвать хоть одну здравую мысль в себе. Перед этой цветочной девушкой таяли раздражение на волхва, брезгливая жалость к Ядвиге, религиозное почитание Елины. Сейчас в этом мире не было никого, кроме этой манящей жаркой свежести, сводящей его с ума. Руки князя коснулись шеи девушки и скользнули вниз по горячей шелковистой коже, пульсирующей страстью. Девушка глубоко дышала и льнула к князю. Коснувшись пальцами твердого соска ее груди, Вадим окончательно потерял связь с реальностью.
В этот момент за дверью что-то зашуршало. Вадим выругался, и рука его дернулась к ножнам меча. Его там не было. Вадим выругался еще откровеннее, отчего Любаве стало отчаянно смешно. Превозмогая слабость, вызванную страстью, она протянула руку к двери и толкнула ее. В темных сенях, пофыркивая, терся Акунька.
Князь отвернулся к окну и оправил на себе одежду. Еще несколько секунд ушло у него на придание лицу подобающе сурового выражения. Подавляя в себе растерянность и смех, он все-таки смог почти сурово задать вопрос:
— Ты чего здесь ищешь? А, малец?! Иль не знаешь, как вести себя должно в княжеском доме?
— Знаю, батюшка, знаю! — мальчишка бросился правителю в ноги. — Не изволь, отец, гневаться! Только велено мне было при девице быть, а я комнату ее искал. Вот здесь свечу заметил и на огонек пришел.
— Не пристало тебе, Акун, князю своему лгать. Или не знаешь, как сурово за это карают?
— Знаю, князь, знаю! Не гневайся на меня! Боязно одному-то в огромном тереме!
— Тебе? Да боязно? — Вадим усмехнулся и потрепал мальчишку по вихрастой голове. — Ладно, будь как есть. Сторожи свою любимицу, а я пойду спрошу, кто это решил тебя здесь оставить.
Князь помедлил на пороге, будто бы желая что-то сказать и Любаве, но, промолчав, тихо вышел.
Любава в смятении опустилась в кресло, где князь до сих пор сидел. Она растерянно моргала, так и не сбросив с себя непривычное томление, но и появлением Акуньки была немало озадачена.
— Ты чего это пришел? — спросила она. — Только мне-то не плети, что, мол, темноты в тереме испугался. Чай, не красная девка-то! Выкладывай, зачем пришел.