Прекрасное далеко

Брэй Либба

— Ох, мистер Кент, — сдавленно хихикает мадемуазель Лефарж. — Теперь уж точно ни одна из этих девушек не заснет ночью. Давайте лучше поговорим о венчании, хорошо?

— Как скажете, мадемуазель Лефарж, как скажете, — соглашается инспектор Кент.

— Я подумала, может быть, вы, девушки, поможете нам решить, какие гимны лучше петь. — Она хмурится. — Ох, боже… я же забыла захватить из церкви сборник гимнов. А ведь весь день напоминала себе об этом!

— Я принесу, — говорит инспектор Кент, отставляя в сторону

чашку.

Миссис Найтуинг останавливает его.

— Нет-нет. Я лучше попрошу сходить за ним мисс Дойл. У нее осталось еще несколько дней наказания, насколько я помню. Ей это пойдет на пользу. Мисс Пул, а вы составите ей компанию.

Чертова Найтуинг…

Элизабет следом за мной выходит из школы на лужайку. Она подпрыгивает при каждом звуке. Ей на ногу прыгает лягушка, Элизабет визжит и хватает меня за руку.

— Это всего лишь лягушка, Элизабет! А ты паникуешь, как будто это целый дракон! — ворчу я.

Мы проходим всего несколько футов, когда Элизабет чуть не садится на меня верхом.

— А теперь что? — спрашиваю я, отталкивая ее.

— Я не знаю, — отвечает Элизабет, и ее глаза наполняются слезами. — Вокруг так темно! Я ненавижу темноту! Я всегда ее ненавидела. Она меня пугает!

— Ну, тут я тебе никак не могу помочь, — сержусь я.

Элизабет начинает плакать.

— Ладно, хорошо, — говорю я с тяжелым вздохом. — Иди спрячься в кухне. Я заберу книгу гимнов и зайду за тобой.

Элизабет кивает и бежит в надежное укрытие кухни, даже не потрудившись поблагодарить меня. А я спешу к церкви, освещая дорогу лампой. Ночные животные уже завели свой хор кваканья и щебетанья. Меня это совсем не успокаивает сегодня, просто напоминает, что в темноте живет множество разных существ. Собаки в цыганском лагере начинают вдруг лаять, лай вскоре переходит в тревожное поскуливание. Нервы у меня натянуты до предела.

Неважно. Меня это не остановит. Я иду за книгой гимнов, и я намерена добраться до нее как можно скорее. Древняя дубовая дверь тяжела. Я с силой тяну ее, и она со скрипом приоткрывается. В церкви сумрачно и тихо. Здесь может притаиться что угодно. Сердце колотится. Я подпираю дверь камнем и вхожу.

Чернильная синева поздних сумерек вливается сквозь разноцветные стекла окон, бросая на пол непонятный рисунок. От лампы между пятнами синевы падают осколки света. Я не нахожу ни одного сборника гимнов, и мне приходится направиться по центральному проходу, вдаль от двери и быстрого пути к спасению. Я поднимаю лампу и осматриваю скамьи справа и слева, пока наконец на одной из них не замечаю то, что ищу. Внезапный порыв ветра со стуком захлопывает дверь, я роняю сборник и слышу, как он соскальзывает под скамью.

Проклятие…

С тяжело бьющимся сердцем я наклоняюсь и шарю по полу, пока не нахожу книгу. И тут в темноте звучит голос, пронзительный, как скрип ногтя по железу:

— Стой…

Я выныриваю

из-под скамьи с такой скоростью, что пламя колеблется в лампе.

— Кто здесь?

В церкви тихо, и только ветер колотится в закрытую дверь. Я поспешно хватаю сборник гимнов и несусь по проходу к дверям, тяжело дыша.

— Ты не должна идти…

Я стремительно разворачиваюсь. Лампа бросает на стены гневные тени.

— Я знаю, что ты здесь! Покажись!

— В лесу сейчас небезопасно.

Окна изгибаются и шевелятся. Изображения на стеклах двигаются. Они живые.

— Мы должны позаботиться о твоей охране, Избранная…

Голос исходит от того странного окна, на витраже которого изображен ангел в доспехах, держащий в одной руке окровавленный меч, а в другой — голову горгоны. По крайней мере, я всегда принимала его за ангела; но теперь, в глубокой тьме, я уже ни в чем не уверена. Ангел становится выше в своей стеклянной тюрьме. Его тело сгибается вместе с оконной панелью, лицо нависает надо мной, как луна.

— Они в лесу…

— Ты не настоящий, — говорю я вслух.

С головы горгоны на церковный пол капает кровь. Я слышу, как с тошнотворным звуком шлепаются на камень тяжелые капли, равномерно, как дождь. К горлу подступает горечь. Я дышу носом, пытаясь сглотнуть желчь.

— Если тебя принесут в жертву в Зимних землях, вся магия перейдет к ним и все будет потеряно. Не выходи из церкви!

Но поздно. Бросив лампу и сборник гимнов, я кидаюсь на дверь. Я налегаю на нее всем телом, и она вдруг распахивается. Значит, сюда явилась мстительная ночная армия… Я почти ничего не вижу под ногами и проклинаю себя за то, что оставила лампу в церкви. Собаки лают, не переставая.

Я мчусь по тропинке, ни на что не обращая внимания. Какое-то дерево бьет меня веткой по лицу, и я наконец оглядываюсь по сторонам. Я задыхаюсь. Что-то движется за деревьями. Двое мужчин выходят из-за большой ели, и я отчаянно кричу. Мне требуется несколько мгновений, чтобы узнать их, — это Тэмбли и Джонни, пропавшие рабочие мистера Миллера.

— Вы меня напугали до полусмерти, — сердито бросаю я.

Сердце у меня прыгает, как кролик.

— Извините, мисс, — спокойно произносит Джонни.

— Мы ничего плохого не хотели, — добавляет молодой Тэмбли.

В них обоих мне чудится что-то странное. Они кажутся почти невещественными, как легкая пыль, это два слегка мерцающих облика, и когда они выходят вперед, в поток лунного света, я могу поклясться, что их кости светятся сквозь кожу.

— Вы вообще всех нас напугали, — говорю я, отступая. — Говорили, что вы пропали куда-то.

— Пропали? — повторяет Джонни, как будто не понимая.

Деревья вздрагивают от трепета птичьих крыльев. Вороны садятся на ветви и молча наблюдают за мной. Мрачный голос в моей голове требует: «Прячься, Джемма!»