Прекрасное лето
Шрифт:
– Но ведь есть же Родригес… – сказала Джиния.
– Все вы одинаковые. Если хочешь, сама можешь позировать Родригесу, валяй приходи завтра. Я же не спрашиваю у тебя, что ты делаешь целый день.
– Да не хочу я позировать Родригесу.
Они расстались у подъезда, и Джиния, вся в снегу, вернулась домой, завидуя нищим, которые просят милостыню и больше ни о чем не думают.
На следующий день в десять часов она заявилась в студию и, когда Гвидо открыл ей, сказала, что отпросилась с работы.
– Это всего только Джиния, – обернувшись
За окном белели заснеженные крыши. На тахте, поставленной перед топившимся камином, сидела голая Амелия и, ежась, умоляла закрыть дверь.
– Значит, тебе захотелось посмотреть на нас, – сказал Гвидо, возвращаясь к мольберту. – Кого же из нас ты ревнуешь?
Джиния, надувшись, присела на корточки у камина. Она даже не взглянула на Амелию и не подошла к Гвидо. Гвидо сам подошел к камину подбросить дров, хотя огонь и без того пылал так, что в самом деле нельзя было озябнуть и голым.
Мимоходом он дал Джинии легкий подзатыльник, а потом погладил Амелию по колену, но тут же отдернул руку, как будто обжегся. Амелия, лежавшая на спине, боком к огню, подождала, пока он вернется к окну, и хрипло прошептала:
– Ты пришла посмотреть на меня?
– Родригес ушел? – спросила Джиния. Гвидо громко сказал:
– Подними немного колено.
Тут Джиния решилась обернуться и, отодвинувшись от огня, потому что ей стало жарко, с завистью посмотрела на Амелию. Гвидо время от времени бросал на них из-за мольберта быстрый взгляд и снова наклонялся над листом.
Наконец он сказал:
– Одевайся, я кончил.
Амелия села и накинула на плечи пальто.
– Готово дело, – со смехом сказала она Джинии.
Джиния потихоньку подошла к мольберту. На длинной полосе бумаги Гвидо угольным карандашом набросал контур тела Амелии. Это были очень простые, иногда переплетающиеся линии. Казалось, Амелия стала водой и текла по бумаге.
– Тебе нравится? – спросил Гвидо.
Джиния кивнула головой, стараясь узнать Амелию. Гвидо посмеивался. И тут Джиния с бьющимся сердцем сказала:
– Нарисуй меня тоже. Гвидо поднял на нее глаза.
– Ты хочешь позировать? – спросил он. – Раздевшись? Джиния оглянулась на Амелию и сказала:
– Да.
– Ты слышала? Джиния хочет позировать голой, – громко сказал Гвидо.
Амелия хихикнула. Потом вскочила и, запахнув пальто, побежала к портьере.
– Раздевайся здесь, у огня. Я одеваюсь.
Джиния в последний раз посмотрела на белые от снега крыши и пролепетала:
– Обязательно раздеться?
– Давай, давай, – сказал Гвидо. – Люди свои.
Тогда Джиния с бешено колотящимся сердцем, дрожа от волнения, стала раздеваться у огня, в душе благодаря Амелию за то, что та ушла за портьеру и не видит ее. Гвидо снял с мольберта лист и закрепил па нем новый. Джиния одну за другой клала свои вещи па тахту. Гвидо подошел помешать в камине.
– Поскорее, – сказал он, – а то дров не напасешься.
– Смелей! – крикнула Амелия из-за портьеры.
Когда Джиния разделась донага, Гвидо, не
– Встань на него и смотри на огонь. Я нарисую тебя во весь рост.
Джиния уставилась на пламя, спрашивая себя, вышла ли уже Амелия из закутка. Она заметила, что отсветы огня золотят ее кожу и на нее пышет жаром. Тогда она, не поворачивая головы, скосила глаза па снег, лежащий на крышах.
– Не закрывайся. Подними руки вверх, как будто ты поддерживаешь балкон, – послышался голос Гвидо.
XVII
Джиния, улыбаясь, смотрела на огонь. У нее пробежали мурашки по спине. Послышались легкие шаги Амелии, и, когда она, поправляя пояс, встала рядом с Гвидо, у окна, Джиния улыбнулась ей, не поворачивая головы.
Но она услышала и другие шаги, возле тахты, и чуть было не опустила руки.
– Стой спокойно, – сказал Гвидо.
– Что ты так побледнела? – сказала Амелия. – Не обращай внимания.
В это мгновение Джиния все поняла и от ужаса даже не смогла обернуться. Все это время за портьерой был Родригес, который теперь стоял посреди комнаты и смотрел на нее. Ей показалось даже, что она слышит его дыхание. Она как дура уставилась на пламя, дрожа всем телом, но так и не обернулась.
Долго стояла тишина. Никто не шевелился, только Гвидо водил карандашом по бумаге.
– Мне холодно, – пролепетала Джиния.
– Возьми кофточку и накройся, – сказал Гвидо.
– Бедняжка, – сказала Амелbя.
Джиния резко обернулась, увидела глазевшего на нее Родригеса, схватила свои вещи и прикрылась. Родригес, который стоял, опершись коленом на тахту и подавшись вперед, глотнул воздух, как рыба, и скорчил ей рожу.
– Ничего себе, – сказал он как ни в чем не бывало.
Все стали смеяться и утешать Джинию, но она, ничего не слушая, босиком убежала за портьеру и кое-как оделась сама не своя. Никто не пошел за ней. Второпях Джиния порвала резинку трусиков. Потом она постояла в темноте, с отвращением глядя на смятую постель. В комнате все молчали.
– Джиния, – раздался за занавесью голос Амелии, – можно?
Джиния ухватилась за портьеру и ничего не ответила.
– Оставь в покое эту дурочку, – послышался голос Гвидо.
Тогда она молча заплакала, цепляясь за портьеру. Она выплакивала душу, как в ту ночь, когда Гвидо спал. Ей казалось, что с Гвидо она только и делала, что плакала. Время от времени она говорила себе: «Почему же они не уходят?» Ее туфли и чулки остались возле тахты.
Она плакала долго и чувствовала себя совсем одуревшей от слез, когда портьера внезапно раздвинулась, и Родригес протянул ей туфли. Джиния взяла их, ни слова не говоря, и лишь мельком увидела его лицо и уголок студии. В эту минуту она поняла, что сделала глупость – так разволновалась, что и у остальных отбила охоту смеяться. Она заметила, что Родригес не отходит от портьеры.