Прекрасность жизни

Попов Евгений Анатольевич

– Ты за нуждой сюда пришел или на меня рот разевать?
– наконец-то обратился ко мне человек.

– За нуждой,- признался я.- Но послушайте...

– Нечего мне тебя слушать, пошел бы ты...- сказал человек, вытер руки о собственное махровое полотенце и ушел.

Вскоре и я покинул это заведение. Нельзя сказать, чтобы я уж совсем сгорал от любопытства. Мало ли кого встретишь в нашей чудной жизни. Но самолет все не пускали, и я пошел в ресторан. Там было пиво, но были заняты все места. Там я увидел чистюлю. У него за столиком было место. Но вышел уже строгий мужчина в черном пиджаке и громко сказал какому-то

неопрятному старичку, торчащему в дверях:

– Аквилант Мефодьевич, я вас попрошу посторонних больше никого не пускать. Согласно постановления месткома, мы тут будем на законных основаниях гулять день рождения одного из наших товарищей...

И Аквилант попер меня к выходу, так что лишь тогда я был вынужден обратиться к этому человеку:

– Простите, здесь место у вас не занято?

– Не занято,- сказал он.

– Тогда я сяду?
– сказал я.

– Садись, мое какое дело?
– поморщился он.

Я и сел. Аквилант заворчал, но за двадцать копеек тут же успокоился.

– Не выпьете со мной?
– спросил я чистюлю через некоторое время.

– Нет, спасибо,- сказал он.

– Может, все-таки выпьете?
– настаивал я.

– Спасибо,- сказал он.- Я не выпью.

Я и выпил один. Я запил водку пивом, я немного растрогался и сказал ему так:

– Простите, но мне кажется, что вы видите во мне какого-то враждебного человека, не знаю почему. А я ведь могу показать вам паспорт и служебное удостоверение. Я служу младшим подметалой в Художественном фонде по линии народного творчества. Вот сейчас был здесь в командировке. Чего бы нам с вами маленько не поговорить - не выпить? Я ведь не урка какой и не наоборот!

А он в ответ улыбнулся, хмыкнул в густые рыжие усы и сказал задумчиво:

– Вы не подумайте, конечно, чего другого, гражданин, но я ведь вас совсем совершенно не знаю, кто вы есть, несмотря на ваши прекрасные документы. А не пью я с вами потому, что вполне возможно, вы и неплохой человек, но вот я однажды выпил с одним неизвестным мне прорабом по фамилии Усопших, и вот уже двадцать лет никому не верю.

– Двадцать лет! Это много!
– вскричал я.

– Да, двадцать лет,- кивнул мой собеседник.- Я тогда был кудряв, молод, хорош собой. И сидел в таком же вот ресторане, но аэропорта поселка Селезнево. Ко мне подсел прораб Усопших и предложил мне выпить. Мы выпили. Он предложил мне выпить еще, но я отказался, объяснив, что не имею для этого активных денег, что все мелкие суммы мои предназначены для добирания до громадной стройки, где я хочу строить свою рабочую биографию согласно прекрасности жизни. Тогда прораб заявил, что все - ерунда, что я настоящий парень, и мы стали пить за его счет.

– А проснулся я наутро под забором,- продолжил мой собеседник, поковыряв вилкой в сером шницеле.- Благо, что было тепло ночью, а то бы я, наверное, еще тогда ушел из жизни. Я сначала ничего не мог понять и думал, что запах этот потому, что рядом какая-нибудь сточная канава и валяется падаль. И я пошел по теневой стороне города, ибо началась страшная жара, и я всех прохожих спрашивал, где находится бюро по оргнабору рабочих, но все прохожие зажимали носы и бежали прочь. Я тогда сел в автобус и говорю какому-то мужику:

– Мужик, а мужик, дай мне шесть копеек заплатить.

А тот ко мне принюхался и гаркнул:

– А ну пошел отсюда, гаунюк!

И

меня выкинули из автобуса. И только очнувшись на земле, я понял, какая со мной случилась беда.

– Это какая же беда?
– спросил я.

– Да неужели непонятно?
– просто и грустно сказал мой собеседник Беда та, что я, выпив с незнакомым прорабом Усопших, обделался и упал под забор, около которого и проснулся.

– Ну и что дальше?

– Дальше то что я метался по городу, по июльской жаре, и меня отовсюду гнали. Я зашел в кафетерий скушать булочку - меня выгнали из кафетерия, я зашел узнать, чтоб мне в конце концов кого-нибудь найти или куда-нибудь уехать, а меня выгнали и оттуда. Я ходил везде, и меня... отовсюду везде меня гнали.

– Отовсюду?

– Отовсюду.

– Все?

– Все. И только вода приняла меня.

– Так вы что же это? Топились?

– Да. Я хотел утопиться,- вздохнув, признался человек.- Там течет такая речка Пуиг, и я добрался до нее топиться. Но лишь только река приняла меня, и я отплыл, и я погрузился, как я почувствовал, что невыразимое блаженство охватывает меня, смывая дерьмо с тела и скверну с души. И я раздумал топиться. Я вымылся, как дельфин, выполоскал штаны, трусы, носки и майку. И до самого вечера сушил их на прибрежных камнях. Потом я пошел и завербовался в Речной Флот матросом. Я теперь служу матросом, потому что я люблю воду и готов на нее молиться, потому что она спасла меня. И я не верю никому. Я не верю начальству, я не верю вам, я не верю своей бабе, правительству, церковнику-сектанту Хожаеву я не верю, который звал меня в ихнюю секту, узнав эту историю. А я верю только в воду и в себя. И вы уж извините, пожалуйста, не серчайте на меня, товарищ, а только я с вами пить не стану.

Я засмеялся, закрутил головой:

– Ну что ж, тогда давайте маленько выпьем по отдельности. Я вам налью?

– Это, пожалуй, можно,- подумав, согласился человек.

Я ему и плеснул. Он поднял граненый стакан. Мы долго смотрели друг на друга и улыбались.

А на банкетных столах уже вовсю шумели профсоюзные именины. Хрустели яблоки, стучали ножи, скрипели вилки, звенели бокалы.

– Поактивней, поактивнее, товарищи!
– кричал давешний строгий мужчина в черном пиджаке. И вдруг скомандовал: - А ну, разом, за-пе-вай, товарищи!

Они и грянули на всю Сибирь:

С чего начинается Родина,

С картинки в твоем букваре...

Мощная эта песня, расталкивая сизый табачный дым, вырывалась из накуренного помещения К-ского аэропорта, плыла туда и сюда, ширилась, крепла, росла, стлалась холодной поземкой по апрельской стране, и вот смотрите-ка чудо!
– достигла, наконец, и ваших ушей.

Родные просторы - прекрасны!

Как хочешь, тот пыл назови,

Но все мы, конечно, пристрастны

В своей бесконечной любви.

Священна привязанность эта!

И даже отеческий дым,

Не то что избыточность света

Вовек пребывает - родным.

С ревнивой заботою граждан

Вчера, и сегодня, и впредь

Клочок нашей Родины

каждый

Готовы мы сердцем согреть.

Л. ЩИПАХИНА

В какой-то конторе,

А может быть, тресте,

Как прежде сказали б

В "присутственном месте",

Довольно давно

На втором этаже

Служил зампомзамом

Поручик Киже.