Прекрасные иллюзии
Шрифт:
Конечно, он был прав. Если бы я смогла пройти прямо по газону, остальные бы тоже так делали. Для Райана и тех, кто пришел сюда добровольно, проблемы, конечно, это бы не создало. Но были и другие пациенты.
Мы снова прошли через главное здание, держась за руки.
— Хотела бы я остаться, — сказала я.
— И я бы этого хотел.
Мы подошли к моей машине, и Райан наклонился и поцеловал меня в лоб.
— Спасибо, что пришла. Увидимся завтра? — в его глазах светилась надежда.
— Конечно.
Я пришла на
И, каким-то образом, его душевная боль сделала его еще красивее. В нем всегда была какая-то ранимость, причины которой я не могла понять. Я не знала, в чем ее причина. А теперь я знала, и еще я знала, что, его боль засела куда глубже, чем я могла бы себе представить.
И момент моего осознания совпал с минутой, когда я поняла, что влюблена в него.
Райан, увидев меня, широко заулыбался.
— Привет, красавица!
Я всегда улыбалась, когда он меня так называл. Именно он был из нас двоих по-настоящему красивым, и он считал красивой меня. Конечно, я уже не выглядела так ужасно, как в нашу первую встречу. Я чуть укоротила волосы, и немного сбросила вес. Я начала заботиться о своей коже, пила воду, чтобы она наполнялась влагой и казалась более здоровой. Я также сделала себе гелевый маникюр, и ногти держались, как и обещано, две недели.
Так что, я уже не была той жабой, что раньше, а это что-то, да значило.
Но красавицей? С очень большой натяжкой.
Я улыбнулась.
— Хочешь вечером погулять со мной по городу?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, я здесь добровольно, так что я поинтересовался, можно ли мне будет куда-то выйти. Мне разрешили при условии, что я вернусь к десяти.
— Здорово!
Мы направились туда, где я оставила машину.
— Хочешь повести?
— Да.
Мы нашли на Беверли Хиллз красивый итальянский ресторан. Официант принес хлеб и воду. Я заказала бокал Пино Гриджо, а Райан — скотч, как обычно.
— Итак, — начала я, — как прошел день?
— Отлично. Я писал в свой журнал, разговаривал о своих воспоминаниях со своим терапевтом. А еще у нас была групповая терапия для людей с такими проблемами, как у меня. С людьми, имеющими сексуальные травмы.
Я боялась что-то спрашивать, но я знала, что он ждет вопросов. Я знала, что Райан хочет рассказать мне как можно больше, потому что я — «своя». Я потихоньку начинала с этим свыкаться.
— Ты вспомнил что-то еще?
— Кое-какие детали. Я начинаю узнавать лица, правда, имена все еще где-то в тумане.
Надеюсь, он вспомнит их имена. Надеюсь, я смогу
— А Рошель? Она все еще живет в городе?
— Наверняка. Моя терапия направлена как раз на эти воспоминания. Но я пытаюсь вспомнить некоторые имена, лица или что-то такое, что помогло бы мне вспомнить те вечеринки.
— А что ты вспомнил о Рошель?
Его лицо все еще было спокойным, и я поняла, что он ответит. Я поняла, что он собирается рассказать мне все, что знает.
— Ну, Алексис рассказала тебе в общих чертах. Она забрала меня, и мы постоянно занимались сексом. Я был в растерянности. Я считал, что так и нужно доставлять людям удовольствие. Я не собирался возвращаться к Бенджамину. Так что я делал то, что она хочет, когда она захочет, — Райан замолчал. — И иногда она меня мучила.
— В смысле?
— Ну, иногда она приковывала меня наручниками к кровати и не давала мне еды и воды. Это бывало, когда я отказывался заниматься с ней сексом. Однажды я довел ее до того, что она не приносила мне еду и воду в течение двух дней. И не отстегивала наручники, чтобы я мог сходить в туалет.
Он покраснел от стыда.
— Это было самым мучительным. Хуже даже, чем отсутствие воды и еды.
Я задержала дыхание. Выдохнула. Я хотела убить эту суку. Медленно. Привязать ее к кровати и не давать еды и воды. И позволить мочиться и испражняться в собственные трусы. Заставить ее думать, что она умрет от обезвоживания.
Впрочем, Рвйан выглядел почти спокойно, говоря об этом. Он не казался подавленным. Я подумала о том, что он выпустил наружу свои эмоции и каким-то образом учится их принимать. Я опустила взгляд на свою руку, сжимающую бокал так сильно, что он вот-вот готов был лопнуть. Рука дрожала, и Райан это заметил.
— Ты расстроилась.
— Нет, разозлилась.
Он накрыл мою руку своей.
— Хочешь, поговорим о чем-то другом?
— Нет, продолжай. Ты должен выговориться, и, к тому же, я обещала тебя выслушать.
Он глубоко вздохнул.
— Ну, во время всей этой интенсивной терапии и с помощью журнала я пытаюсь понять, почему мне, хм, нравится насилие.
Я попыталась сохранить спокойное выражение лица. Не хотела, чтобы он увидел на моем лице любопытство или ужас.
— Терапевт сказала мне, что у меня типичный случай стокгольмского синдрома.
Я кивнула. Я знала, что это такое.
— Я начинаю понимать, что я зависел от нее, а она меня вроде как защищала. Или я так думал. Она забрала меня из этого ужасного дома, и поначалу я этого и хотел. Сначала я только этого и хотел. Потом, когда я понял, что она вовсе не собирается меня защищать, и что я на самом деле ее пленник, я начал ей симпатизировать. Я пытался так скрыть свой страх возможного возвращения к Бенджамину. Я не мог думать о таком. Это был мой защитный механизм. У меня не было выбора, кроме как остаться с ней. И я так и сделал. В конце концов, как я выяснил на занятиях, я полюбил секс и… насилие.